«Он постоянно выкладывался на полную. Голосовые связки проходят семь различных фаз, от растяжения до сжатия, и этот парень просто перестарался». Аксель попал к отоларингологу Джозефу Х. Шугармэну — по совпадению, брату биографа группы Doors Дэнни Шугармэна. Он хотел сделать Акселю операцию, но Аксель сказал: «Пошел ты», и вместо этого обратился к доктору Хансу фон Ледену, отоларингологу, который преподавал в Калифорнийском и Южно-Калифорнийском университетах и лечил расстройства голоса у певцов, адвокатов, учителей, политиков, пасторов и других профессионалов. Ханс фон Леден был старым немецким врачом из Калифорнийского университета и президентом Ассоциации отоларингологов. И он вынес категорический вердикт [с немецким акцентом]: «Нет! Никогда никому не позволяйте оперировать вам голосовые связки. Их можно вылечить!» Акселю он подходил, хотя был без понятия, кто такой Аксель. Роуз принес ему платиновую пластинку, а Ханс фон Леден спросил: «Что это?» Он понятия не имел обо всем этом. Милый маленький парень, который весил, наверное, килограммов 45, если его намочить.

Из-за этой неприятности все 15 оставшихся выступлений с Iron Maiden отменили, а также отменили несколько концертов в Японии, которые должны были пройти после. Пока Аксель занимался голосом, остальные музыканты занимались тем же, чем и всегда, когда не гастролировали. Принимали наркотики. Опускались. И все по кругу… Слэш остановился в отеле «Hyatt» на бульваре Сансет под именем «мистер Безалаберный». Стивен жил там же, но под своим именем. Я жил в отеле через дорогу — роскошном «Mondrian». Я договорился встретиться со Слэшем и взять у него интервью в 11 утра, мы перешли бульвар Сансет и вернулись в мой отель (где ждал счет — может, они и стали знамениты, но деньги поступать еще не начали). Он рассказал, что «курил фольгу» перед встречей с отцом за завтраком. Это значит, он принимал героин. Мы столкнулись со Стивеном, который ошивался снаружи. Спросили, что он здесь делает, а тот просто улыбнулся и помотал своей белобрысой головой. «А, да так. Вышел вот на людей посмотреть, себя показать». В отличие от Акселя, который сидел дома с Эрин, Даффа, который сидел дома со своей новой женой Мэнди, Иззи, который… Вообще-то никто не знал, где Иззи. Как и Слэшу и Стивену, Иззи нечем было заниматься, кроме как напиваться.

К тому моменту в Лос-Анджелесе уже все знали, как их зовут, или по крайней мере узнавали их в лицо. Клип «Sweet Child» как раз крутили по «MTV», а музыкальные журналы пестрели их лицами на обложках. Когда мы со Слэшем заняли столик в баре отеля «Mondrian» у бассейна, нас окружила стайка юных девушек в бикини.

— Эй, Слэш, можно твой автограф?

— Конечно, крошка.

— Эй, Слэш, моя подружка Мелисса говорит, что встречалась с тобой!

— Э… конечно, детка… может быть…

— Эй, Слэш…

Он стоял и терпеливо выводил свое имя на разных частях тела девушек и иногда рисовал что-то вроде человечка с сигаретой. Или черепа, играющего на гитаре… Или что-то похожее… Было ясно, что он уже не понимает, что делает.

Слэш рассказал мне, что, когда мы с ним встретились, он только что попрощался со своим отцом Тони. «Он советовал мне крепко стоять на ногах и все такое. Я сказал, что у меня все хорошо. Но я-то знаю, что это не так. Ну, то есть, посмотри на меня. Футболка, джинсы, ботинки, вот и я. Это все, что у меня есть. И мы еще не получили никаких денег. Нам только говорят цифры по телефону: 35 тысяч продано за вчера, 91 тысяча за сегодня. Это пугает меня до чертиков». Признавая, что отчасти группа и привлекательна тем, что завтра все может закончиться, Слэш заключил, почти пророчески: «Вообще, лучше бы все это закончилось. Я бы хотел, чтобы группа играла как можно лучше непродолжительное время, чтобы мы выкладывались на полную. А потом развалились, умерли или еще что…»

Слэш сказал это с улыбкой. Так как его глаза скрывались за пышными волосами, то трудно было сказать, улыбается ли он и глазами, или только губами. Мы оба знали, что, как и во всех лучших шутках, в его словах есть доля правды. Но теперь, когда ребята вернулись из турне, а альбом приближался к двум или даже трем миллионам продаж, к ним вернулось хорошее настроение. Даже к Акселю. «Что забавно в Акселе, — рассказывает Дуг Голдстейн, — так это его потрясающее чувство юмора. Никто об этом не знает. Из-за его высокого интеллекта он очень веселый, а я всегда могу определить интеллект по чувству юмора. Потому что, если человек глупый, то этот синапс в мозгу отсутствует. А если и присутствует, то он очень заторможенный. А Аксель настолько остроумен, что — бум! — выдает шутки одну за другой».

Дуг вспоминает, как Аксель примерно тогда же позвонил ему с важным вопросом. «Я всегда повторял ему, чтобы он не читал прессу. И тут он звонит мне и говорит: «Дуги, я знаю, что ты говорил мне никогда не читать все это, но я ничего не смог поделать. Все говорят, что успех превратил меня в придурка». Я засмеялся. Он спрашивает: «Что смешного?» — А я ответил: «Что ты хочешь, чтобы я сказал?» — Он выдыхает: «Я хочу, чтобы ты сказал мне правду. Как ты думаешь, успех правда превратил меня в придурка?» — Я говорю: «Ладно, тебе нужна правда? Аксель, когда я только начал на тебя работать, я понял, что ты самый большой придурок из всех, кого я знаю. Но ты не был популярен, и об этом никто не знал. А теперь ты просто хорошо разрекламированный придурок, но сейчас с тобой ничуть не сложнее работать, чем было тогда». Он только рассмеялся».

Дуг Голдстейн стал тем, кто поднимает всем настроение в пути. В это лето все как раз отдыхали и ждали, когда к Акселю вернется голос, а Голдстейн больше времени стал проводить со Слэшем, пока они оба отсиживались в отеле «Hyatt». «Нам не просто не хватало денег на номер с видом на бульвар Сансет — а наши были настолько малы, что для смены обстановки приходилось выходить в коридор. Однажды я сижу у себя в номере, и вдруг слышу сирены, выглядываю в заднюю дверь и узнаю, что какой-то парень прыгнул с крыши. Слэш звонит мне и кричит: «Ты смотрел в окно?» Я сказал: «Ага». Он говорит: «Черт, мужик. Мне так грустно». Я отвечаю: «Не, мужик. Я тебя понимаю. Какая ужасная смерть. Вот что я тебе скажу, почему бы тебе не зайти ко мне и нам вместе не поговорить об этом?» Он вздыхает: «Ага, ладно, дай мне пять минут». Заходит, а я стою на батарее у окна и держу в руках две таблички с цифрами: «9.0» и «9.5». Слэш обалдел: «Да ты больной, чувак!» На что я сказал: «Ну, прыжок-то был неплохой»».

Серьезные дела легли на плечи Алана Нивена. Так как Guns N’ Roses не взяли в турне AC/DC и Дэвид Ли Рот и им пришлось сойти с дистанции в турне с Iron Maiden, но их альбом «Appetite» и сингл «Sweet Child o’ Mine» тем временем стали, похоже, величайшими хитами этого лета, то Нивен решил, что у них осталась последняя возможность заработать на успехе, который бывает раз в жизни. «Я пошел к Эдди Розенблату в «Geffen» и сказал: «Послушайте, осталось только одно турне. Мы должны в него попасть. Это нужно мне. Это нужно вам!» И это было турне Aerosmith».

За этот год Aerosmith выпустили три сингла, ставших хитами, и первый альбом с миллионным тиражом с семидесятых годов, так что они приближались к той вершине, восхождение на которую начали годом ранее, когда отменили турне по Европе, куда не попали и Guns N’ Roses. Разница в их относительном состоянии тогда, год назад, и сейчас, была огромна. Продажи «Appetite» шли даже лучше, чем продажи «Permanent Vacation», и две этих группы на афише гарантировали аншлаг, где бы они ни появились в Америке в этом году. Это было ясно и ребенку, особенно учитывая то, что официально они сотрудничали с одним и тем же лейблом.