Поэтому он вздохнул.

– К сожалению, да. Куба два, а то и три. И вот еще что. Нормальных дров мы тут не найдем, стало быть, ну ветки, что ли. И вот еще что: сразу они не загорятся. Найдите хоть пару литров того дерьма, на котором ездят местные автомобили. Как оно, бензин, что ли?

– Продукт перегонки нефти, ваша милость. У нас немного есть. Воняет жутко…

– Мне, малый, насрать, как оно воняет. Литров пять мне заготовь. Вопросы?

– Слушаюсь, ваша милость! – гаркнул недавний лейтенант, получивший свой офицерский меч через час после подписания перемирия – такой же, как и миллионы иных унтеров, прошедших через страшную войну, умудрившихся дожить до мира и обрести высший статус признания – офицерский чин вкупе с коротким римским гладиусом в серебряных ножнах, к гарде которого прицеплен был на золотом тросике орел легиона – встал на вытяжку перед давно забытым генералом. Ему никогда не случалось служить под его началом. Но власть, отчетливо модулируемая в голосе гиганта-гренадера, заставила начальника смены охраны немедленно принять к исполнению все услышанное.

Суинни вышла из странного туалета только после того, как тщательно застегнула на себе полетный комбинезон. Ей было немного мокро – она так и не решилась полностью воспользоваться удивительной гигиенической техникой этих лусси – но это уже не было важно. Они ждали ее с неожиданным для нее чувством: каждый, казалось, готов был броситься ей на помощь. Ощущение этого – ощущение того, что безволосые – или почти безволосые – чужаки, ждут ее, ждут с терпением и несколько забытым ею благородством духа живого, повергло Суинни в шок.

– Я хотел бы предложить вам, – заговорил темнолицый Чандар, – перейти в помещение, где мы смогли бы спокойно поговорить с вами. Но сперва…

Он чуть запнулся, а Суинни ощутила, как поджимаются к черепу ее уши. Что-то поднялось в ней– снизу вверх, и резко схватило сердце. Она слушала: но он замолк, подтянув губы и будто бы ожидая чего-то от нее.

– Но сперва мы выполним нашу часть договора. Дорогой генерал?

Он уже стоял рядом: огромный и черный. Правая его рука теперь была лишена перчатки, и Суинни не без удивления разглядела длинные сильные пальцы с тоненькими седыми волосками меж суставов. Так он стар, или у этих лусси седина не является признаком возраста? Но на старика он не похож. Это тот, тот самый, что шептал ей на ухо, шептал, уверяя в отсутствии опасности… Лжец? Нет, он явно воин, причем из бывалых. Зачем он здесь? Зачем?..

И эта длиннопалая, розовая ладонь вдруг возникла перед ней: она видела игривый узор линий на ней. Он слегка нагнулся; он просто протянул руку, лишенную защитной боевой перчатки. Чуть блеснул зеленым изумрудом перстень Доктора его Академии на среднем пальце – и все. И она, полностью убрав когти, вложила свою правую руку в эту ладонь – и встала.

– Я обязан был… – начал Ланкастер, но тут на помощь ему пришел Огоновский: вскочив из кресла, он одним ударом большого пальца правой руки расстегнул служебную кобуру.

– Арьергард за мной.

В кобуре, как ему и положено, лежал стандартный генеральский бластер. Ланкастер посмотрел на Андрея, слегка облизал губы и дернул головой:

– Все там в порядке. Доктор Белласко нас ведет, за ним Ярослав, я с Суинни, Норман и… – он помедлил, глядя на Огоновского, – Андрей. Поехали. Выходим!

Сверкающий лифт не успел даже взвыть как следует. Чавкнув, распахнулись зеркальные двери. Белласко заспешил вперед, вслед за ним, изменив порядок, двинулся Ланкастер, все еще держащий в своей незащищенной ладони тонкую теплую руку Суинни. Когти он чувствовал: нежными, едва ощутимыми уколами в запястье правой руки. Они пульсировали, ни на секунду не доходя до боли. Его боли.

Он мог убить ее за секунду. Да какую там секунду – меньше… Просто рвануть рукой – и все. Его учили много лет. Он, гренадер, прошедший сквозь смертоносное пламя недавней войны, умел убивать тысячами разных способов. Он, уинг-генерал Ланкастер, доктор военных наук, кавалер Рыцарского Креста с Мечами, шел рядом с ней и, сглатывая время от времени слюну, молил всех своих богов о том, чтобы она не пугалась. И она не испугалась.

В ослепительном сиянии потолочных панелей доктор Белласко нажал на кнопку, и перед Суинни в этот жутковатый белый свет выехали четыре пенала. Она встала перед ними, но советник Норман не дал ей склонить голову:

– Миледи, прошу вас засвидетельствовать тот факт, что только один из погибших был убит на нашей территории и нашим же, – прошу заметить – гражданским оружием…

– Я в общем-то не имею права, – придушенно заговорил вдруг Белласко, стараясь держаться подальше от Суинни.

– Я имею, – без всякого выражения ответил Чандар. – И отвечать мне. А остальное – не ваше дело.

– Слушаюсь, – прошипел Белласко, отступая еще дальше от фризера и его страшного содержимого.

– Вот мой муж, – проговорила Суинни, указывая рукой на самого крупного из мертвецов, того, с более светлым мехом на лице.

– Личные вещи, мэм? – приблизился к ней Чандар. – Нам они, в общем-то не нужны…

– На нем не было ничего, – уверенно заявила Суинни. – А если вы имеете в виду оружие и полетное снаряжение, то мне до него нет никакого дела.

– Ритуал предписывает темное время суток? Или его проведение возможно и днем?

– Ближе к полуночи.

– Лучше все-таки выехать за город, – нервно вмешался Белласко. – Хоть днем, хоть ночью – тут охрана, да и мои люди тоже… я не смогу обеспечить требуемый режим секретности.

– Хорошо, – кивнул Чандар. – Так и впрямь будет лучше. Вы сможете найти что-нибудь типа урны – на всякий случай?

Мир, из которого пришла Суинни, в ее описании выглядел настолько необычно, что, если бы не «детектор лжи», сопряженный с его транслингом, доктор Чандар, пожалуй, усомнился в правдивости своей собеседницы. Ее цивилизация, достаточно древняя по людским меркам, развивалась странным способом: этот путь нельзя было назвать техногенным в привычном для хомо смысле, так как накопление знаний о физической природе окружающего мира лишь в некоторых случаях приводило к практическому их применению: ее сородичи отнюдь не стремились переделать все вокруг себя в безудержной жажде энергий. Нет, они предпочитали искать дорогу гармонии, дорогу не-разрушения. И так шли тысячелетия – вплоть до того момента, когда мир Суинни оказался под ударом некоей звездной расы, не слишком, к счастью, продвинувшейся в своей конкисте. Как можно было понять с ее слов, на «том» Трайтелларе опустилась достаточно многочисленная, но, при этом не имеющая прямой связи с родиной, экспедиция. Юнгры – так она называла их, – не особенно осложняли себе жизнь гуманизмом и, едва развернув временные лагеря на поверхности, принялись жечь беззащитные, большей частью деревянные, города коренных обитателей. В известной Человечеству истории Галактики – его Галактики – подобных прецедентов насчитывались единицы. Миры, заселенные «молодыми» расами находились под защитой жестких табу, единых для всех, кто вышел в Большой космос. Запрет на какое-либо вмешательство в дела «молодых» являлся органичной частью всеобщего кодекса безопасности, остающегося нетленным даже во время войн, лишь эсис, насколько то было известно, не считали себя обязанными держаться здравого смысла – и финал их выглядел вполне закономерно.