До смерти напуганная Вариет покачала головой, как бы говоря, что ничего об этом не знает.

– ЧУШЬ! – Ванесса было замахнулась, но тут же опустила руку.

Какую-то секунду казалось, что она действительно ударит девочку. Но морская ведьма не была глупа: горничная всё это время была при ней. Служанка не имела никакого отношения ни к потере раковины, ни к тому, что она, вне всяких сомнений, была уничтожена. Конечно, это могло быть делом рук прокравшегося в помещение воришки. Это могло быть своего рода неудачным стечением обстоятельств. Могло, но не было. Это была...

– Дерзкая девчонка, – выразительно прорычала Урсула.

Прервав свою обличительную речь, она смаковала её звучание. Ванессе нравилось забавляться с украденным голосом, оказывавшим чудесное воздействие на окружающих и приносившим боль той, у которой она его отняла. Этого было более чем достаточно. Но... ей приносило всё-таки большое наслаждение вновь слышать свой настоящий голос. Это был голос, отличавшийся глубиной, звучавший властно. Обладавший характером и отражавшим самое её естество. Он идеально подходил ей. В отличие от этого журчащего, писклявого голоска русалки, который все находили идеальным.

– Дерзкая девчонка вернулась, – повторила Урсула. Вариет робко отпрянула от неё, сделав шаг назад. Было видно, как она разрывается между ужасом из-за этой странной перемены в настроении её госпожи и страхом перед самой госпожой. – Каким-то образом она пробралась сюда, украла мой кулон и уничтожила его. – Ванесса бросила взгляд на дверь, через которую можно было попасть в гардеробную, а оттуда – в её спальню... но не заметила ничего необычного. – У меня проблема, – произнесла она, обхватив рукой горло. – Непредвиденная ситуация, с которой мне необходимо разобраться немедленно... раз и навсегда. СТРАЖА!

Она пела.

Песнь океана, в которой не было слов. Она исполняла её, от души импровизируя. Пассажи о волнах, солнечном свете, приливах и красоте мира, который постоянно находится под водой. О величественных морских водорослях, осторожно колыхаемых течением, о будоражащем ощущении приближающегося шторма и волнении под толщей воды.

Музыка непрерывным потоком лилась из её уст, гонимая годами наблюдений, созерцания, жизни в роли слушателя, приобретения опыта без возможности это выразить. Дар жизни и печаль, которую он с собой приносит. Счастье быть русалкой. Боль быть единственной в своём роде – единственной русалкой, которая на какое-то время стала одной из смертных и затем потеряла всё.

Когда девушка допела, её глаза были закрыты, а ладони лежали на коленях. Она ощущала сухое прикосновение лучей солнца мира людей и представляла себе напитанные влагой предметы и утолки морского царства.

Она открыла глаза.

Тишина в лагуне теперь казалась ей оглушающей.

Некоторые говорили, что её голос имеет божественную природу. Такой голос способен поманить сухопутных крыс в дальнее плавание, а моряков привести к погибели, способен заставить сняться с якоря тысячу кораблей. У неё был голос ветра и шторма, плеска волн и древнего языка китов. Голос луны, которая безмятежно плывёт по небу, и звёзд, танцующих позади неё. Голос ветра, гуляющего среди облаков, который смертным не доводилось слышать и который поднимался и пел, возвещая о начале и конце времён.

Несколько секунд она просто сидела молча, вспоминая его звучание, но в то же время наслаждаясь тишиной.

Это была песнь прежней Ариэль. Но, возможно, в ней было что-то и от новой Ариэль.

Покашляв, она решила испытать свой голос ещё раз. Девушка наклонила голову и придала своему липу серьёзное выражение:

– Просто сделай это, Флаундер. Результаты расчётов должны быть у меня к третьему приливу, чтобы у нас было что представить совету. Себастьян, я не хочу слышать о гала-представлении и касающихся его деталях. Я уверена, что всё будет хорошо, поскольку организация события в твоих надёжных клешнях. Перерезая эту ленту, я объявляю Храм искусств открытым для всех!

Ариэль улыбнулась и, запрокинув голову, рассмеялась, но в её смехе слышались тревожные нотки.

Подняв с песка один из обломков раковины, она вздохнула.

Прежде голос девушки всегда был весьма значимой частью её жизни. Русалочий народ чествовал Ариэль за него. Благодаря ему отец прощал русалочке её поведение, которое порой было сомнительным. Эрик влюбился в спасшую его девушку из-за её пения...

Но...

...она никогда не находила особого удовольствия в том, чтобы петь для кого-то другого. По правде говоря, русалочка терпеть не могла публику. Она пела, потому что ей нравилось петь. Она просто... чувствовала что- то и хотела облечь это чувство в песню. Когда она была счастлива, опечалена или рассержена... она отправлялась плавать в одиночку и пела кораллам, водорослям, публике, представленной морскими улитками или трубчатыми червями (которые слушали, но никогда не комментировали её «выступление»). Большую часть своего русал- отрочества она провела, плавая по подводному царству, исследуя окружающий мир и напевая самой себе. Придумывая коротенькие истории в голове и затем превращая их в сюжеты песен.

С грустью на сердце девушка вспомнила концерт, к которому Себастьян так тщательно готовился и который она пропустила, за что отец её наказал, а после приставил её маленького друга краба приглядывать за ней, после чего...

Её непослушание не было преднамеренным. Она просто... забыла.

Порой из-за её поведения окружающие думали, что она слишком высокого о себе мнения. Но Ариэль не стремилась вести себя как дива – она была, всего лишь юной русалкой, голова которой была забита фантазиями.

И, забрав у неё голос, Урсула украла у девушки то, что было ей дороже всего: единственный известный ей способ поведать все эти истории.

Без помощи устной речи (да и языком жестов она тогда ещё не владела) русалка не могла рассказать Эрику о том, что с ней случилось, или о том, что она в него влюблена. Она не могла убедить отца не меняться с ней местами. Она не могла управлять царством без помощи целого флота тех, кто переводил её слова и проговаривал их за неё.

Она утратила способ передачи своих желаний, распоряжений, стремлений, нужд и мыслей.

– Как ты себя чувствуешь?

Подняв взгляд, Ариэль неожиданно для себя увидела тихо сидевшую на камне неподалёку чайку, с любопытством смотревшую на неё своими глазами-бусинками.

– Джона, – произнесла девушка, смакуя звучание имени. – Как долго ты здесь сидишь?

– Я заметила тебя в ту же секунду, как ты вышла из замка. Но мне показалось, что тебе нужно немного времени, чтобы побыть наедине с собой. Я собиралась прервать тебя, если ты продолжишь это своё пение.

– Это моё пение? Но зачем? – спросила Ариэль, которую позабавили слова чайки. Руки девушки по привычке повторяли её слова на языке жестов.