Румыны хорошо относились к нам. Правда, рассматривали они нас с некоторым любопытством, иной раз даже трогали солдат и удивлялись, что мы обычные люди, а не сибирские медведи, покрытые шерстью и с окладистой бородой. Одна румынка крадучись подошла к танку, достала из сумочки ножик и стала ковырять броню, проверяя, не деревянный ли у танка корпус, как пропагандировали фашисты.

Недалеко от расположения обнаружили цистерны с вином. Люди потянулись туда с котелками, флягами и даже с 90-литровыми танковыми бачками. Начались шумные застолья. Но приятное пребывание под Бухарестом было недолгим. Рано утром колонны батальонов вытянулись, и в 7.00 штаб бригады прошел исходный пункт. Стояла чудесная сентябрьская погода: на небе ни облачка, но жары уже нет. Вдоль маршрута простирались сады, виноградники, обширные поля высокой спелой кукурузы. Хорошая шоссейная дорога позволяла двигаться с высокой скоростью. Однако опять начались проблемы с двигателями и резиновыми бандажами катков. Несмотря на отставание отдельных танков, шли ходко, весело, на земле и в воздухе было спокойно. Автоматчики, облепив танки, беззаботно сидели на броне, любуясь чудной природой этого края. Без помех мы прошли 60 км и сосредоточились на юго-восточной окраине Дрэгешти. Здесь мы дозаправили машины, провели техосмотр, подтянули отставшие танки, на некоторых заменили катки.

На другой день, пройдя еще 10 км, мы остановились на юго-западной окраине Каракале. Вновь сыпались бандажи катков. Потребность в них увеличивалась, и зампотехи переставляли катки с подбитых и неисправных танков. Работа адская, но другого выхода не было. Ремонтники, не зная отдыха, валились от усталости и тут же у танков засыпали.

С рассветом бригада продолжила движение и сосредоточилась в живописной предгорной местности в двух километрах восточнее Крайова. Остановка перед трудным переходом через Карпаты была кстати. Этого времени хватило, чтобы подтянуть основную массу отставших танков и восстановить те, которые своим ходом, ковыляя, дотянули до нас. Были произведены небольшие перемещения офицеров: Коля Максимов был назначен командиром взвода.

Остановка под Крайовой была омрачена трагедией. У нас в батальоне одним из командиров танка был лейтенант Иванов с Белгородчины. Это был взрослый мужик лет 32–34, коммунист, с высшим агрономическим образованием, бывший до войны председателем колхоза. В его деревне стояли румыны, и при отступлении они угнали с собой молодежь, а коммунистов и их семьи согнали в один сарай и сожгли. Потом соседи говорили, что люди кричали и плакали, когда солдаты обливали сарай горючим, а потом румыны еще стреляли, добивая их через доски. Вот так погибла семья Иванова – жена и двое детей… Наша бригада проходила недалеко от его села, и он отпросился заехать. Там ему рассказали эту историю, отвели на пепелище. Когда он вернулся, его словно подменили. Он стал мстить. Воевал лейтенант здорово, временами даже казалось, что он ищет смерти. В плен Иванов не брал никого, а когда в плен пытались сдаваться, косил не раздумывая. А тут… Они выпили и пошли с механиком искать молодку. К вечеру зашли в дом: в комнате сидят и пьют чай пожилой мужчина и молодка лет двадцати пяти, у нее на руках полуторагодовалый ребенок. Ребенка лейтенант передал родителям, ей говорит: «Иди в комнату», а механику: «Ты иди, трахни ее, а потом я». Тот пошел, а сам-то пацан с 1926 года, ни разу, наверное, с девкой связи не имел. Он начал с ней шебуршиться, а она в окно выскочила и побежала. Иванов стук услышал, выскакивает: «Где она?» А она уже бежит. «Ах ты, сукин сын, упустил!» – и дал ей вдогонку очередь из автомата. Румынка упала, они и ушли. Если бы он целился в бегущую, то наверняка не попал бы. А тут из очереди всего одна пуля – и прямо в сердце. На следующий день ее родители с местными властями пришли к нам в бригаду. А еще через день органы их вычислили и взяли – СМЕРШ работал неплохо. Иванов сразу сознался, что стрелял, но сказал, что не понял, что убил ее. На третий день был суд. На поляне построили всю бригаду, привезли бургомистра и отца с матерью убитой девушки. Механик плакал навзрыд, Иванов еще ему говорит: «Слушай, будь мужиком. Тебя все равно не расстреляют, нечего нюни распускать. Пошлют в штрафбат – искупишь кровью». Когда им дали последнее слово, тот все просил прощения, и так и получилось: дали 25 лет с заменой штрафным батальоном. А лейтенант встал и говорит: «Граждане судьи Военного трибунала, я совершил преступление и прошу мне никакого снисхождения не делать». Вот так, просто и твердо. Сел и сидит, травинкой в зубах ковыряется. Объявили приговор: «Расстрелять перед строем. Построить бригаду. Приговор привести в исполнение». Строились мы минут 15–20. Подвели осужденного к заранее отрытой могиле. Бригадный особист, подполковник, говорит нашему батальонному особисту, стоящему в строю бригады: «Товарищ Морозов, приговор привести в исполнение». Тот не выходит. «Я вам приказываю!» Тот стоит, не выходит. Тогда подполковник подбегает к нему, хватает за руку, вырывает из строя и сквозь зубы матом: «Я тебе приказываю!» Тот пошел. Подошел к осужденному. Лейтенант Иванов снял пилотку, поклонился в пояс, говорит: «Простите меня, братцы», – и все. Морозов говорит ему: «Встань на колени. Наклони голову». Он сказал это очень тихо, но всем слышно было – стояла жуткая тишина. Лейтенант встал на колени, пилотку сложил за пояс… «Наклони голову». И когда он наклонил голову, особист выстрелил ему в затылок. Тело лейтенанта упало и бьется в конвульсиях. Так жутко было… Особист повернулся и пошел, из пистолета дымок идет, а он идет, шатается, как пьяный. Полковник кричит: «Контрольный! Контрольный!» Тот ничего не слышит, идет. Тогда он сам подскакивает: раз, раз, еще… Что мне запомнилось – после каждого выстрела, мертвый он уже был, а еще вздрагивал. Полковник тело ногой толкнул, оно скатилось в могилу: «Закопать». Закопали. «Разойдись!» В течение пятнадцати минут никто не расходился. Мертвая тишина. Воевал Иванов здорово, мы уважали его, знали, что румыны сожгли его семью. Мог ведь снисхождения просить, говорить, что случайно, но нет…

Остаток дня прошел в подавленном состоянии. Говорить не хотелось, все жалели Иванова. Но после этого случая никаких эксцессов с местным населением у нас в бригаде не было.

9 сентября мы покидали чистый, нетронутый войной, небольшой город Крайова. Находясь в резерве корпуса, бригада шла за штабом корпуса по маршруту Атзуснаци – Дева. На этот раз походный порядок был построен с учетом возможного ведения встречного боя. В авангарде шел наш 1-й танковый батальон. Пройдя 50 км по живописным предгорным дорогам, бригада сосредоточилась в Брэнешти. Затем бригада преодолела Трансильванские Альпы и сосредоточилась в Ливозени, в 5 км южнее Петрошани. Этот марш проходил в исключительно сложных условиях труднодоступной местности – по узкой, горной дороге, изобилующей крутыми подъемами и спусками, резкими поворотами, опасными участками, где с одной стороны отвесные скалы, а с другой – бездонная пропасть. На всем протяжении встречались оставленные противником завалы и инженерные заграждения с узкими проходами, проделанными двигающимися впереди нас частями. И чем выше мы забирались в горы, тем слабее тянули двигатели танков и автомашин. Водителям приходилось призывать на помощь все свое мастерство и опыт, чтобы не скатиться назад, не сорваться в пропасть. Машины шли медленно, строго выдерживая дистанции и соблюдая все меры предосторожности. Притихли и крепче прижались к броне автоматчики, с тревогой смотрели вперед танкисты. Красота Трансильванских Альп теперь больше пугала, чем очаровывала.