Но затем, подумав хорошенько, он сказал себе, что эта видимая невинность не что иное, как самая тонкая хитрость. После этого он с большим, чем когда-либо, вниманием принялся следить за мнимым Виктором Леклером. Фуше, которому он доложил о своих похождениях, по-видимому, был не совсем доволен его образом действий относительно маркиза де Поммадера.

— Вы наделаете мне неприятностей во дворце, — сказал он. — М-me Бонапарт больше, чем когда-либо, ухаживает теперь за знатью. Дня не проходит, чтобы она не вернула какого-нибудь знатного эмигранта, который возвращается во Францию для того, чтобы усиливать брожение, вести интриги и фрондировать против правительства. Сен-Жерменское предместье появилось опять: вернулись Монморанси, Нарбонны, Мортмары... Уверяю вас, что если бы сам граф д’Артуа попросил разрешения вернуться под тем предлогом, что он не является наследником престола, то ему немедленно вернули бы его Багателль и просили бы не стесняться и завести там свой собственный двор... Этот Поммадер, конечно, будет жаловаться, и Бонапарт грубо объявит мне, что мне лучше заниматься филадельфами и происками генерала Моро, чем аристократами.

— Но, гражданин министр, генерал Моро, хотя и не принимает участие в заговорах, однако в сильной оппозиции к правительству консулов. У него есть партия в сенате. Да и половина армии ему предана. Он, вероятно, раскаивается в том, что принял участие в движении в брюмере. Наконец он окружён женщинами, его тёща и жена дают ему плохие советы...

— Ну разве это повод для того, чтобы подозревать его в заговоре против правительства! Человек, столь доблестный, как он... Но он просто бельмо на глазу первого консула.

— И особенно Жозефины...

— Чёрт бы их всех побрал! И с мужчинами-то трудно управляться, но если ввяжутся женщины!..

— В ваши намерения, я полагаю, не входит, чтобы я прекратил слежку за Сан-Режаном?

— Конечно, не входит! Это агент Жоржа в Париже. Это правая рука шуанов в данное время. Сан-Виктор уехал в Англию... ну, и пусть он там остаётся. Это тоже очень опасный человек. Но не спускайте глаз с Сан-Режана и его друзей.

— А как насчёт Лербура?

Фуше перелистал дело, лежавшее перед ним на столе.

— Нет, Лербура оставьте в покое. Это простак, который думает только о своих торговых делах. Но есть ещё некий Лимоэлан, которого не раз видали с Сан-Режаном и о котором я имею некоторые сведения... Он, по-видимому, исчез из Парижа. Его нужно разыскать. Его последнее имя было Бюскапль.

— Хорошо, я справлюсь на почте и предупрежу насчёт него чёрный кабинет.

— Ах, вот ещё что. Хорошо, что вспомнил. Вы зайдёте в дом 113 Пале-Рояля и предупредите Лекюйе, что если у него ещё раз повторится такой скандал, как вчера, то я прикажу закрыть его заведение. Шайка мошенников потушила люстры в зале, где играли в фараон, и в темноте ограбила игроков. До денег банка мне дела нет, но деньги игроков должны быть в безопасности. Эти люди пришли в Пале-Рояль для того, чтобы играть, а вовсе не для того, чтобы быть ограбленными.

— Но Лекюйе возместил всё... даже в большей мере, чем было взято грабителями...

— Это так. Но нельзя мириться с тем, что для игроков есть опасность.

— Гражданин министр, в двадцать четыре часа я могу арестовать людей, которые выкинули эту штуку...

— Вам они известны?

— Их пять. Двое погасили люстры. Это некие Сержан и Вильпуа, оба они из полиции Тюильрийского дворца. Трое других профессиональные игроки, проигравшиеся в настоящее время. Это кавалер де ля Рулльер и некие Лебук и де Фори. Не следует ли отправить их в тюрьму?

Глаза Фуше совсем ушли под красные, мигающие веки. Тонкая улыбка скользнула по его губам.

— Трёх последних оставьте в покое. Но сцапайте двух первых, которые составляют специальную полицию первого консула, и пришлите мне рапорт.

— Всё будет исполнено сегодня же вечером.

Фуше выдвинул ящик, достал оттуда горсть золота и, подавая Браконно, сказал:

— Вот вам на расходы.

Он отпустил его кивком головы и погрузился опять в свои дела.

Сан-Режан вернулся в гостиницу «Красный Лев» только для того, чтобы удовлетворить любопытство полицейских, которые — он это чувствовал — окружали его со всех сторон. В ожидании момента, когда можно будет воспользоваться удачным случаем для того, чтобы сменить своё жилище, он всё время сидел в своей комнате. Лёжа на диване, он весь уходил в мечты. О чём он мечтал? Отчасти о страшном деле, которое ему предстояло исполнить, но главным образом об Эмилии, поцелуи которой ещё горели на его губах. Он любил впервые в жизни и любил страстно.

В полузабытье он видел молодую женщину, сидевшую на оттоманке, и нежно улыбался ей. Она любила его больше, чем он мог требовать, и её взгляд говорил больше, чем слова.

Как во сне предстал перед ним образ Эмилии, которая улыбалась, словно желая его ободрить. Вдруг в его воображении возник тяжёлый силуэт Жоржа. С карабином на плече он вёл свои отряды в атаку против летучих колонн, которыми была усеяна Бретань. То были последние борцы против революции, после смерти которых дело короля погибнет окончательно. Преследуемые по пятам, встречая всюду измену, почти не имея оружия, они сражались один против ста, ведя партизанскую войну, устраивая засады на опушках леса, словно разбойники.

И этих-то последних бойцов он готовится оставить! Нет, нет! Это невозможно! Он сразу пришёл в себя и, устыдившись малодушия, которому он позволил увлечь себя в мечтах, решил отдать на службу этим преданным соратникам всё своё мужество и преданность.

В эту минуту кто-то постучал три раза в дверь, делая условные промежутки. Сан-Режан открыл дверь. Перед ним стоял Лимоэлан, переодетый рабочим. Лицо его было выпачкано извёсткой.

Он вошёл в комнату, опустился на стул и, увидав на камине стакан с водой, дотянулся до него рукой и залпом выпил.

— Ух! Вот славно! Минуту тому назад, чтобы не выдать себя, я был вынужден выпить с товарищами вина, которое обожгло мне горло... Ну, друг мой, вы вернулись? Как наши дела?

— Нам предстоит исполнить наш замысел. Час настал.

— Ну, тогда нечего колебаться. Вам нужно переехать из этой гостиницы. Через некоторое время вы должны исчезнуть отсюда.

— Но я не могу показаться на улице. За мной сейчас же вырастает сыщик.

— Я втёрся в число рабочих, которые покрывают черепицей крышу гостиницы, и таким образом имею возможность входить сюда и выходить обратно... Я пил