– Лен! Лена! – позвал он.

Скинул ботинки, прошел в кухню с пакетами. И замер на пороге. Стол был накрыт на двоих, да. Две тарелки, два бокала, вилки две, два ножа, груда жареного мяса, которое Ленка никогда не готовила именно так – с луком, специями, помидорами. Он знал, вернее, помнил, кто так готовить умел.

Леня! Его бывший друг, который его вероломно предал и увел у него девушку. И, кажется, именно он сегодня хозяйничал на его кухне – жарил мясо, накрывал на стол, потом жрал и пил с его – Егора – девушкой.

– Господи, Лена! – выдохнул потрясенно Егор и швырнул пакеты на пол. – Что ты опять натворила?!

Он не знал, что делать теперь. Продолжать звать ее по имени? Но если она не отзывается, значит, ее нет дома! Позвать Леню? Но он тоже, видимо, успел убраться до его прихода. Они…

– Они снова сбежали! – воскликнул он и, запрокинув голову, дико расхохотался. – Господи! Господи, какой же я идиот! Они снова сбежали!

Он простоял в оцепенении на пороге кухни, может, десять минут, может, полчаса. Сколько точно, он не помнил. Потом вздрогнул, будто проснулся, кинулся к мусорному ведру, подставил его под край стола и принялся сгребать со стола все вместе с посудой. Посуда была дорогой и штучной, но ему ее не было жаль. Он просто не мог этого видеть больше – красиво накрытый к праздничному обеду стол! Что праздновали два этих вероломных создания, что?! Свое воссоединение?! Свой триумф?! Потешались над его глупостью, наивностью?!

В ведро, в мусор! Все! Убрать, забыть! Не мог же он потом все это мыть и уж тем более не смог бы есть из этих тарелок, пить из этих бокалов. К черту! Все в мусор!

Он запыхался, выпачкал хороший костюм, но даже не обращал на это внимания, хотя всегда дорожил красивой одеждой, берег ее. А тут края рукавов в масле, на брюках пятна, рубашка в брызгах от воды – это он так мыл столовую салфетку, когда вытирал со стола последние крошки. Закатал все в мусорный пакет, перевязал его. Подмел пол, убрал веник. Потом вернулся в прихожую, стащил с себя всю одежду, скомкал ее и тоже сунул в мусорный пакет. Все вынес. Костюм испорчен, его уже не почистит ни одна химчистка. Да и не хотел он его чистить, этот костюм…

Все, что на нем было, стало свидетелем его унижения. Мерзкого, дикого, постыдного, повторного.

– Ненавижу, – шептал Егор, стоял под огненными струями в душевой кабине. – Ненавижу, тварь! Как ты могла? Как ты снова могла?

Сколько он простоял в душе, он снова не помнил. Время как-то по-другому стало двигаться. Как-то иначе стало себя вести. То вдруг замедлится, то начнет стремительно прыгать. И когда он вошел в свою спальню, то на часах вдруг обнаружилось десять вечера. Разве такое возможно?! Он же из гипермаркета выехал минут пятнадцать-двадцать седьмого! Десять минут ему понадобилось, чтобы доехать, столько же на то, чтобы подняться к себе. Он же домой вошел около семи! Почему сейчас-то уже десять?! Он что, три часа бегал по квартире, убирал, выбрасывал все, что только могло напомнить о Ленке и о ее подлом продублированном предательстве?! Три часа?!

И что, все эти три часа Ленка и Леня были тут? В его кровати? Мертвые?

– Эй… – тихо позвал Егор, цепляясь за край полотенца, которым обмотался ниже пояса, потому что только что вышел из душа и был голый. – Эй, вы чего, а? Ребята… Ребята, ну не надо так, а! Ребята-ааа…

Он упал на пол у двери прямо на кровавую полосу, тянущуюся до самой кровати. Потрогал ее рукой. Она была противной, липкой, и запах такой… сладко-противный.

«Господи! Господи, сделай так, чтобы все это исчезло! Сделай, ну же! Чтобы исчезли все эти кровавые следы, чтобы не лежала на его кровати с застывшим мертвым лицом вверх Ленка. Чтобы не лежал поперек ее живота с ножом чуть ниже левой лопатки Леня».

Ребята были одеты. На Ленке были джинсы и домашняя кофта. Босые ступни были в крови, как будто она плясала на полу в луже собственной крови. Леня тоже был одет в джинсы, теплый свитер светлой шерсти, пропитавшийся теперь кровью. Его носки были странно чистыми. Будто тот, кто его убил, донес его сюда на руках и уложил крестом с его возлюбленной.

– Господи! Нет, нет, нет… – Егор бился головой о дверь, к которой привалился, усевшись голым задом на пол. – Нет, не надо так! Почему так? За что?!

Этот вопрос ему потом сто с лишним раз задал противный мужик, приехавший с опергруппой. Маленький, толстенький, с глазками-бусинками цвета серого грязного стекла.

– За что вы их убили, гражданин Муратов? Вы поймали их на измене? Так прозаично, господи! – восклицал он без конца. – И так цинично! Убить свою возлюбленную, своего друга, потом все убрать, все вымыть. Вынести мусор, выкупаться. А что вдруг решили полицию вызвать? Первый шок прошел, да?

– Господи, господи, все не так, не так!!! – рыдал Егор, ползая по полу все в том же полотенце.

У него так и не хватило сил одеться до приезда полиции, которую он чудом просто каким-то сумел вызвать.

– Вы бы оделись, Егор, – предложил ему второй следователь.

Он все больше молчал, ходил по квартире с заложенными за спину руками, подолгу останавливался у каждого окна и смотрел задумчиво на улицу или на дом этот треклятый или просто смотрел, ничего не видя перед собой.

Он показался Егору вполне нормальным малым. Высокий, поджарый, русоволосый, с приятным симпатичным лицом, на котором Егор не усмотрел ничего неправильного. Все будто ваял искусный скульптор. Кажется, он представлялся Виталием Сергеевичем Макаровым. Егор тогда еще подумал, что фамилия как название пистолета, который этот следователь, возможно, носит в кобуре.

– Что? Одеться? – Егор рассеянно осмотрел свои голые ноги, руки, плечи, грудь. – Господи, я же голый совершенно! Простите меня, ради бога!

Он рванул к шкафу, вытащил трусы, носки, джинсы, рубашку.

– Теплее одевайтесь, в камере прохладно, – ядовито посоветовал толстый, кажется, он назвался Ворониным.

– В камере? – Егор застыл с тряпками в руках. – Почему в камере?! Я ничего не делал! Я их не убивал! Я приехал, а тут…

– Приехали вы в семь, по вашим словам и по утверждению охранника подземного гаража. Так? – снова принялся уточнять Воронин.

«Господи, ну сколько же можно?! Он уже это спрашивал и уточнял!»

– Так. В семь. Почти.

Егор спрятался за угол шкафа в гостиной, куда ушел, чтобы не видеть открытой двери своей окровавленной спальни. Стащил с себя полотенце, швырнул его на пол и начал одеваться, путаясь в рукавах и штанинах.

– А позвонили нам почти в половине одиннадцатого. Почему?

– Что? Почему позвонил?

– Почему так поздно позвонили?

– Когда их нашел, тогда и позвонил, – проговорил он, застегивая последнюю верхнюю пуговицу на рубашке.

– Ага! А что же, они все это время прятались от вас? – Воронин гадко захихикал.