— Ax да, вы же были в монастыре.

Итак, он решил признать, что помнит прошлую ночь.

Жанна кивнула.

— Мне кажется, было бы проще и безопаснее оставаться в стенах монастыря, — заметил Дуглас. — Особенно если учесть нынешнюю обстановку во Франции.

Она улыбнулась:

— Пожалуй. Пребывание в монастыре, возможно, спасло мне жизнь. Я была в сотнях миль от Парижа и не пострадала от народных волнений. Меня не было в Волане, когда его сожгли. Я даже не знала, что творится во Франции.

— Когда вы узнали об этом?

Жанна невесело хмыкнула:

— Когда, проснувшись в одно прекрасное утро, обнаружила, что монастырь покинут. Монахини в страхе разбежались, оставив ворота распахнутыми настежь. Это было первым свидетельством того, что происходит что-то неладное.

— Вас оставили одну? — спросил Дуглас с таким недоверием в голосе, что Жанна с трудом удержалась, чтобы не сказать ему, что это не самое худшее из того, что с ней случилось. Путешествие по Франции навсегда останется ее тайной за семью печатями.

— Никого не осталось, кроме нескольких послушниц. — Таких же, как она, пленниц. Но им по крайней мере повезло. На монастырском кладбище было немало могильных плит, отмечавших место последнего успокоения женщин, сосланных в обитель Сакре-Кер за прегрешения, подобные тем, что совершила Жанна.

Вместе с двумя другими девушками она бродила по пустынному монастырю, не в состоянии поверить в свою неожиданную свободу. В то же утро они покинули обитель, опасаясь снова оказаться в заточении, если кто-нибудь из монахинь вернется.

Остановившись вечером на холме, Жанна оглянулась на окутанную пеленой тумана серую каменную громаду и содрогнулась, подумав о том, что монастырь отнял у Нее девять лет жизни.

Несколько долгих минут Дуглас молчал, и Жанне показалось, что он тщательно обдумывает свои вопросы. Пожалуй, ей следует проявлять такую же осторожность в ответах.

— Куда вы направились, покинув монастырь?

— Домой. — Интересно, сознает ли он, что его вопросы потеряли свой безликий характер. Теперь это больше похоже на допрос. — В Волан.

Возвращение домой явилось для нее тяжелым ударом.

Жанна не знала, что Волан сожгли, пока не увидела пепелище. От великолепного здания, возвышавшегося над окрестностями, не осталось ничего, кроме фундамента и дымоходов. Искусственное озеро почернело от сажи, в воздухе висел запах гари.

Выпрямившись после того, как она извлекла из тайника его содержимое, Жанна обнаружила, что за ней наблюдают. Высокая и худощавая, с короной рыжих волос, Жюстина казалась властительницей этих развалин. Она не шелохнулась, пока Жанна обходила кучи щебня и мусора, направляясь к ней.

В последний раз, когда Жанна видела эту женщину, та забрала ее ребенка. С того дня прошло девять лет. Казалось, они исчезли в мгновение ока, не оставив ничего, кроме горьких воспоминаний.

— Ты неплохо выглядишь, Жюстина, — заметила Жанна, разглядывая бывшую домоправительницу. Та похудела, серое платье болталось на ней, но волосы были убраны в элегантную прическу, напоминавшую о Париже, руки ухоженны, а сквозь запах гари пробивался исходивший от нее аромат роз.

Богатство больше не измерялось золотом и серебром, парчовыми платьями и изящными туфельками. Те, кому повезло, имели еду и питье, а самые удачливые могли наслаждаться такой роскошью, как чистота. Домоправительница дю Маршанов, судя по ее виду, не только пережила тяжелые времена, но и процветала.

Жюстина улыбнулась, смерив бывшую хозяйку взглядом.

— Жаль, что я не могу сказать того же о вас. — К удивлению Жанны, она повернулась и зашагала прочь. Однако через несколько шагов оглянулась, словно приглашая Жанну следовать за собой. Заинтригованная, Жанна двинулась за ней.

— Я как-то был в Волане, — заметил Дуглас, вернув Жанну в настоящее так быстро, что она ощутила легкое головокружение.

— Когда? — спросила она, ощущая стеснение в груди.

Неужели он все-таки искал ее?

— Очень давно, — отозвался он. — Искал кое-кого, кого знал раньше.

— И нашли?

— В определенном смысле, — уклончиво ответил он.

Жанна молчала, ожидая продолжения, но его не последовало, и она расправила салфетку на коленях, гадая, когда же закончится этот бесконечный обед.

— Вы почти не едите.

Она кивнула и взялась за ложку, решив доесть свой суп.

— Это не приказ.

Жанна снова кивнула.

— Понимаю. Но лучше есть, когда имеется такая возможность, чем когда хочется, — повторила она реплику, отпущенную Жюстиной в тот день в Волане, когда они добрались до сторожки привратника. Бывшая домоправительница превратила ее в свое жилище, добавив уюта с помощью таких ухищрений, как скатерть на столе и занавески на единственном окне.

— Не смотрите на меня так, словно я никогда не делала вам добра, — сказала Жюстина, поставив перед Жанной глиняную миску с супом. Жанна была так голодна, что от запаха пищи у нее закружилась голова.

— Но это правда, — уронила она, принимаясь за еду.

Жюстина улыбнулась:

— Обстоятельства меняются. И люди тоже.

— В последний раз, когда я видела вас, вы забрали моего ребенка, а теперь кормите меня и уверяете, что вы добрая. Люди не меняются до такой степени.

На губах Жюстины, расположившейся напротив, играла легкая улыбка. Странно, но возраст не отразился на ее красоте, разве что придал ей утонченности, как налет патины на серебре.

— Он хотел, чтобы ее убили.

Жанна перестала есть, осторожно положив ложку рядом с миской.

— Он велел мне забрать девочку и сделать так, чтобы она умерла.

Жанне вдруг стало дурно, и она испугалась, что ее стошнит.

— «Зажми ей рот, Жюстина, — сказал он. — Накрой ее подушкой». — Жюстина покачала головой. — Я не сделала этого. Я не способна убить ребенка, даже ради вашего отца.

— Что с ней случилось? — Жанна сделала глубокий вдох и выдох, пытаясь овладеть собой.

— Я могла бы оставить ее себе. Мне всегда хотелось иметь детей. — Жюстина пожала плечами. — Было бы забавно растить внучку графа дю Маршана как собственного ребенка.

— Но вы этого не сделали?

Где-то в глубине ее существа зазвенел крохотный колокольчик надежды. Едва различимый вначале, он быстро набирал силу, превращаясь в набат, сравнимый по мощи с оглушительными ударами ее сердца.

— Я нашла пожилую пару, которая согласилась позаботиться о ней. — Она снова пожала плечами. — Они были рады деньгам, которые я дала им в придачу к младенцу.

— Почему вы не сказали мне об этом? — Опыт последних девяти лет сделал свое дело. Жанна не выказала никаких чувств: ни надежды, ни отчаяния. Ни того глубокого горя, которое она постоянно испытывала при мысли о своем ребенке.