Она стояла на своей кухне, Марианна как Марианна, и я уже ничего не мог изменить. Мне стало страшно. И было трудно в это поверить. Но она сказала, что я не должен принимать это на свой счет. Время идет, даже если тебе хочется, чтобы оно остановилось. Так сказала Марианна.

Я пожелал ей покойной ночи. И замолчал. Оставил ее в покое. Выпил стакан воды и улегся на полу, завернувшись в шерстяное одеяло. После всего, что случилось, мне уже не хотелось просить у Марианны разрешения воспользоваться ее зубной щеткой.

Среди ночи мы оба проснулись, я это заметил. На меня нахлынула тоска, и я сказал, что будет плохо, если мы так расстанемся.

«Плохо» не то слово, сказала Марианна.

Утром я собрался и ушел из квартиры до того, как Марианна проснулась (или до того, как она перестала притворяться спящей).

Перед домом стоял Тур и фотографировал орланов, у него был телеобъектив. Он засмеялся мне в лицо и спросил, не пора ли моему автомобилю дать задний ход вместе с прицепом.

Я сидел на скамье возле причала. Парохода долго не было. Наконец он пришел. Единственный пароход, который шел в город в тот день.

Я заболел.

Лежа в постели с виноградом и комиксами, я решил, что буду болеть долго.

Кто-то ведь должен был навестить меня и утешить. Сказать, что плохо быть одному, когда на меня такое свалилось. Но никто не приходил.

У меня был жар, и я бредил, мне казалось, будто мне девяносто лет, я сижу на стуле, и меня зовут Сальваторе. Просто сижу и жду, когда наступит конец. Я окружен почетом, у меня большая семья, и, главное, меня зовут Сальваторе.

Провалявшись неделю, я встал. За это время я вдоль и поперек перечитал все свои комиксы и сильно похудел. Я не испытывал никакой радости, только волчий голод.

В подвале у меня было много банок с краской. Я смешал их все, получился отвратительный бурый цвет. Я радовался при мысли о том, что я сейчас сделаю. За полчаса комод Марианны из кремового стал бурым. Я разорвал на части пару ее колготок и швырнул их на комод. Подождал, пока они хорошенько присохнут. И был очень доволен собой. Мне как-то не приходило в голову, что это была ребяческая затея.

Халфред обнаружил, что я не совсем вменяем. И, очевидно, вбил себе в голову, что меня надо развлечь и растормошить. Не хочу ли я пойти с ним на мальчишник? Тем более что мрачные мысли особенно одолевают на ночь глядя. Я спросил, кто собирается жениться, и оказалось, что женится зять Халфреда. Тогда я осторожно поинтересовался, если он зять Халфреда, не означает ли это, что он женат на его сестре? Именно так, но он снова женится. Я выразил надежду, что он делает это не за спиной у сестры Халфреда. Халфред тоже на это надеялся. Может, у Халфреда не очень родственные отношения с сестрой? Да нет, хотя если подумать, то, кажется, он довольно давно говорил с ней в последний раз. Наверное, надо бы с ней поговорить? — спросил я. Но в любом случае я должен пойти с ним на этот мальчишник, сказал Халфред. И наплевать, что я там никого не знаю. Ведь, так или иначе, главное — это напиться.

Когда мы пришли, пирушка была в самом разгаре. Еще немного, и гостям остался бы прямой путь под стол. Было ясно, что ни одного золотого слова, которое стоило бы сохранить в памяти, я тут не услышу, и потому я начал наверстывать упущенное. Гости перекидывались шуточками, вспоминали военную службу и всякое такое. То и дело хохотали во все горло. Эти ребята пережили вместе много всего интересного. Я спросил у зятя Халфреда, как ему мог понравиться фильм, который мы с Халфредом смотрели по его рекомендации. Я так к нему пристал, что в воздухе запахло дракой. К сожалению, я не успел ударить его в живот, к нам подбежал Халфред и уговорил меня успокоиться.

Время шло, многие участники мальчишника набрались так, что уже ничего не соображали, а потому праздник для них, можно сказать, на том и кончился.

Еще до полуночи зять Халфреда заснул, сидя на стуле. Заснули и остальные. Не спали только мы с Халфредом. И не знали, что бы нам такое придумать. Может, оставим его в покое, пускай его спит? — спросил я. Не смеши меня, сказал Халфред. Мы должны сыграть с ним какую-нибудь шутку. Некоторое время мы обсуждали всякие варианты, но оба тоже уже плохо соображали. В конце концов мы засунули зятя в спальный мешок и закатали его в ковер. Потом обмотали ковер веревкой. Я нашел фломастер и написал на лбу зятя большими буквами слово из трех букв (однако смешно нам от этого не стало). Потом мы вынесли его на улицу и положили на перекрестке. Поставили вокруг него ограждения дорожной службы и прикрепили мигающую лампу. И отправились домой.

Я думал, что это нас развеселит. Халфред тоже. Но мы оба как-то скисли. Мы попрощались, пожелали друг другу доброй ночи, и неожиданно для себя я сказал, что пойду с ним завтра на состязания по керлингу.

Однако ни на какие состязания мы не попали. Вечеринка отняла у нас слишком много сил, и мы проспали. Наш оптимистический план свидетельствовал о том, что мы явно переоценили собственные возможности. Халфред сделал резонный вывод, что еще вчера, ложась так поздно, мы исключили для себя возможность проснуться вовремя.

Позвонила Нидар-Бергене и попросила дать ей адрес Марианны. Я дал. Она заметила, что я подавлен, и в ее голосе звучало такое искреннее сочувствие, что я рассказал ей про Марианну и Тура. Нидар-Бергене была потрясена. Она никак не ожидала такого поступка от Марианны. На это мне нечего было возразить. Поступок скверный, хорошо хоть не я один так думаю. Нидар-Бергене спросила, не хочу ли я шоколада. Хочу. Тогда она заглянет ко мне и принесет шоколад, сказала она. Только найдет, с кем оставить ребенка. Мне это было по душе, но я заранее взял с нее обещание, что она не будет так много говорить о горном хрустале. Она, конечно, начала расспрашивать меня почему, но в конце концов уступила. Она даже не заикнется о нем. Нидар-Бергене пришла, обняла меня и сказала, что вид у меня не очень здоровый. И высыпала шоколад из пакета прямо на стол в гостиной. Я ел шоколад, а она расспрашивала о Туре. Я все ей рассказал, она кивнула и сказала, что Марианна всегда питала слабость к мужчинам, которые много знают о деревьях, рыбах и вообще о природе (особенно это, наверное, касалось орланов, сказала Нидар-Бергене). Потом она спросила, как, собственно, у нас все началось с Марианной, и мне пришлось сказать правду: Марианна просто взяла и пришла.

Выходные я провалялся в постели, глядя на свою картину. Думал о Марианне. И остро ощущал ее присутствие. У себя в голове. Я никак не мог отделаться от этих мыслей.