родины... А теперь давай правду. Ты реально утверждаешь, что деньги решат твою главную проблему, и это все, чем мы можем помочь? — его тон меняется на серьезный, а лицо на миг искажает тик.

— Железно, Ярик. Вы спасли меня. Это правда, можете быть спокойны! — трясу головой как китайский болванчик, Ярик молча кивает в ответ. Он знает, что я не вру. А я в себе как никогда уверена.

— Спасибо за помощь... — быстро рассовываю деньги по карманам, вскакиваю, поочередно бросаюсь в раскрытые объятия и чувствую уютное тепло.

Я люблю их. Как родных. Давно знакомых. Вот этих татуированных мрачных ребят с глазами тысячелетних богов.

— Если понадобится помощь — звони. Звони обязательно, поняла? — почти слово в слово цитирует свою "ненаглядную" Ярик, Элина задумчиво улыбается.

Снова киваю, но знаю, что никогда им не позвоню.

Просто потому, что все свои проблемы привыкла решать сама, а к хорошему слишком быстро привыкаешь. Да и поводов... больше нет.

Они и так подарили мне шанс начать жить своей жизнью.

* * *

Прошмыгнув через вертушку проходной, как угорелая бегу к автобусу. Плечо оттягивает рюкзак с картошкой-пюре и котлетами в баночке, карман — несметные богатства, которые я до нынешнего дня ни разу не держала в руках.

Планы выстроены и ясны. Отчаяние и решимость отключили все страхи.

Кубик всегда заваливается к нам после шести, открывая ногой дверь и разбрасывая у порога грязную обувь, но сначала долго ошивается во дворе — собирает алкашей, желающих составить компанию. Моя заветная мечта на сегодня — опередить упыря, выцепить отца вменяемым и обрадовать: он больше ничего не должен этому мразотному типу.

Перепрыгиваю через две ступеньки, дрожащими пальцами вставляю ключ в замок, вваливаюсь в прихожую и... вижу папу — упираясь подмышками в костыли, он пытается подмести облезлым веником пол. Пьян он или трезв я отличаю с одного взгляда: если глаза не налиты кровью и не сияют стеклянным блеском, если движения скованы, а голос тих, значит, с ним еще можно договориться.

Мне опять повезло.

Силы враз покидают, наваливается адская усталость — от облегчения я ловлю легкий обморок и не могу устоять на ногах. Стесав поясницу о шероховатости стены, опускаюсь на корточки, аккуратно откладываю рюкзак, глотаю подкатившие к горлу рыдания и лезу в карман.

— Пап... смотри. Вот...

— Откуда? — папа застывает, его и без того бледные впалые щеки приобретают землистый оттенок. — Кир, ты где это взяла?

— Пойдем. Отдадим их Кубику. Прямо сейчас. При всех. Ладно? Пусть он отвалит!!! — меня скручивает тихая удушающая истерика, слезы текут сплошным потоком, слова застревают в горле: — Давай изменимся... Давай никогда друг друга не бросим. Давай жить нормально, па...

Папа с грохотом роняет костыли, мешком падает рядом со мной, неловко двигается ближе. Ерошит мои волосы, осторожно обнимает за плечо и плачет. Плачет в голос, содрогаясь всем худым телом и прикрывая рукой опухшее лицо.

Этот вой ужасен. Ужасен настолько, что хочется заткнуть уши, оттолкнуть его и подальше сбежать, но я терплю.

Потому что так звучит раскаяние.

Так жалко, противно и мерзко выглядит осознание, что в своих бедах виноват именно ты, а не кто-то другой...

* * *

14

Три месяца я как зеницу ока храню видео, на котором папа трясущимися руками передает Кубику деньги — тот скалится гнилым беззубым ртом, ерзает по лавке лоснящимися синтетическими спортивками, издевается и паясничает, вызывая у меня приступ тошноты и бессильной злобы, но пухлую пачку все же забирает, и даже дает слово пацана, что долг погашен.

Запись залита на «облако», в переписку с самой собой в ВК, а еще она всегда при мне — на случай, если малолетняя гопота и ищущие опохмела алконавты — шакалы Кубика и его верная свита — решат прикопаться или по старой памяти завалиться в квартиру.

Я хожу по двору расправив плечи, хотя частенько ловлю на себе пристальный волчий взгляд. Кубик восседает за столом для игры в домино, а мои ровесники — приятели детства, резко ставшие кретинами, во всеуслышание комментируют мои округлости.

Пофиг. Я давно поймала дзен.

Главное, что после случившегося папа не пьет — сдал мне на хранение банковскую карточку и пояснил, что так будет надежнее. Две недели назад я вернула ему управление средствами — доверие так доверие. В тот же вечер он принес из магазина нормальный свежий торт, мы опять болтали ни о чем и пили чай — только мой был густым и соленым от накативших рыданий.

Теперь я почти каждое утро глажу отцу одну из двух приличных рубашек и сопровождаю его в поликлинику, МФЦ или собес — мы уже выбили положенные ветеранские выплаты, написали заявление на выдачу путевки в санаторий, встали на очередь на новый протез, освободили от сорняков небольшой участок за городской чертой и посадили на нем картошку, лук и грядку моркови.

Практика успешно пройдена, зачетка закрыта, до сентября и начала последнего курса еще пара недель покоя и благословенной определенности.

Но я все равно боюсь однажды утром проснуться и обнаружить, что все это сон.

Ежеминутно и мучительно борюсь с собственными страхами — подолгу разговариваю с папой, не оставляю его одного, постоянно проверяю, на месте ли карточка, не пропал ли запасной комплект ключей с гвоздика в прихожей, ночами прислушиваюсь к мерному храпу из-за стены и как одержимая вяжу своих кукол.

Возможно, на фоне стресса мамино душевное нездоровье передалось и мне.

Впрочем, сейчас я ей по-настоящему благодарна — в кои-то веки ее напутствия пригодились и помогли в жизни. До чего бы мы с папой докатились, если бы не фигурки из разноцветных ниток...

Я специально не говорю отцу, откуда взяла деньги — пусть рисует в голове самые страшные картины моего падения, переживает, раскаивается и ни на секунду не забывает про стенания и горькие слезы.

Но стыдливо молчу я еще и потому, что прекрасно знаю — дело вовсе не в моем умении вязать всякие безделушки.

Сразу после чудесного избавления от Кубика в мой не шибко сообразительный мозг закралась мыслишка, приведшая к прозрению — в то утро Ярик вручил мне наличку, хотя средства от ночного аукциона поступали на счет. Ребята никуда не отлучались из квартиры, а ближайший к Экскаваторной банкомат находится в торговом центре в трех автобусных остановках от забытого богом района.

Все предельно понятно: