Внутри все было знакомо. Два месяца назад Уго застрял в Турции и велел мне запереть в сейф манускрипты, которые ему пока не нужны. Остатки, всякая малозначительная мелочь. Но сейчас в коллекции появилась новая драгоценность – дешевый блокнот с обложкой из искусственной кожи, который Уго повсюду носил с собой. Я подумал, а не его ли искал взломщик: дневник с результатами исследований?

Когда я открыл блокнот, оттуда выскользнула фотография. Я посмотрел на нее, и все внутри сжалось. Человек на фото лежал на мозаичном полу. Судя по всему, он был мертв.

Священник. Римский католик средних лет, с тонкими темными волосами и прозрачным зеленым глазом. Ему сломали нос. На месте левого глаза вздулся черный бугор с прорезью, как у копилки. Нижнюю челюсть заливала кровь. Своим телом он прижимал табличку, словно его швырнули на нее сверху. Надпись на табличке была на незнакомом мне языке. «PRELUARE BAGAJE». Только слабый проблеск жизни в зеленом глазу позволял утверждать, что человек не умер, просто сильно избит. На обратной стороне фотографии кто-то написал:

«Смотри, кому доверяешь».

Мне стало дурно. Воздух загудел.

– Петрос! – крикнул я.

Потом положил фото обратно в дневник и снял с пробковой доски схему, которую составил Уго.

– Петрос, мы уходим!

Я закрыл сейф. Запер. Но дневник отправился ко мне в сутану. Сюда мы больше не вернемся.

Петрос ждал за ширмой.

– Babbo, что случилось? – спросил он, продолжая сжимать в руке сало.

Я взял его на руки и понес к двери. Про фотографию рассказывать не стал. Не стал говорить, что узнал окровавленного священника.

На лестнице какой-то незнакомец разговаривал с жандармом. Услышав звук запираемого замка квартиры Уго, он поднял глаза, но мы уже бежали вниз по другой лестнице. Старые крылья дворца сплошь пронизаны потайными проходами.

– Что мы делаем? – спросил Петрос.

Он был еще слишком мал, чтобы знать эти черные ходы, но понимал: происходит что-то неладное.

– Скоро выберемся на улицу, – пообещал я.

Винтовая лестница была узкой и неосвещенной. В темноте ко мне вернулся образ священника, перепачканного кровью. Я много лет не видел его лица. Майкл Блэк, бывший помощник моего отца. Еще один человек из секретариата.

Петрос пробормотал что-то неразборчивое, но я слишком погрузился в мысли, чтобы попросить его повторить.

Значит, Уго – не первая жертва. Остался ли Майкл в живых?

Петрос нетерпеливо стукнул меня в грудь.

– Ну что еще? – спросил я.

– Я говорю, зачем дядя за нами идет?

Я похолодел. В тесном цилиндре лестничной клетки слышались шаги.

Я пошел быстрее, но и шаги ускорились. С ребенком на руках скорости не прибавишь. Петрос крепко обхватил меня за шею, вжавшись в плечо.

Из мрака возникла фигура. Силуэт человека, почти такого же высокого, как Симон. Одет он был по-светски.

– Кто вы? – спросил я, отступив назад.

В темноте глаза неизвестного сверкали двумя серебряными звездами.

– Святой отец, – резким голосом сказал он, – что вы здесь делаете?

Его лицо было мне совершенно незнакомо.

– Почему вы преследуете нас? – спросил я.

– Потому что у меня приказ.

Я сделал еще шаг назад. Всего десять футов, и мы окажемся в людном месте.

Незнакомец развел руки и уперся в стены лестничного колодца.

– Отец Андреу? – спросил он.

Петрос съежился. Я не ответил.

Незнакомец полез в карман, и я попятился. Но потом увидел, что на предмете, который он достал, изображены две металлические лавровые ветви вокруг желто-белого флага Ватикана.

Служебный жетон!

– Я ваша охрана, – сказал незнакомец.

– Как давно вы за нами идете? – спросил я.

– С тех пор, как вы покинули «Казу».

– Почему вы не в форме?

– Таков приказ, исходящий от его преосвященства.

Интересно, Лучо так распорядился ради Петроса? Чтобы меньше его пугать?

– Назовите ваше имя, – попросил я.

– Агент Мартелли.

– Агент Мартелли, в следующий раз, когда будете за нами следить, наденьте форму.

– Слушаюсь, святой отец, – ухмыльнулся он.

– Ночью тоже вы нас охраняете?

– В ту смену будет работать кто-то другой, святой отец.

– Кто?

– Я не знаю его имени.

– Передайте ему, чтобы он тоже надел форму.

– Да, святой отец.

Человек ждал, и казалось, будто я тяну время, чтобы не отвечать на его вопрос: почему мы оказались в квартире Уго? Но в этих стенах священники не отчитываются перед полицейскими. Мы с Петросом повернулись и стали спускаться к свету.

В «Казе» мы остановились в люксе на четвертом этаже. Петрос, который раньше никогда не жил в гостинице, спросил: «А где все остальное?» Ни кухни, ни гостиной, ни игрушек. Мальчики из нашего дома рассказывали ему, что гостиницы – настоящий рай. Но это же не рай. Тут же нет телевизора.

Над узкой металлической кроватью висело простое распятие. Паркетный пол, отполированный, как ботинки секретариатского священника, отражал безликие белые стены. Помимо тумбочки у кровати и вешалки, которая больше годилась для одеяния римско-католического священника, чем для любой традиционной одежды, в комнате имелся только радиатор под окном. Правда, окно выходило на маленький внутренний дворик этого здания причудливых очертаний, и под ним стояли керамические ящики для цветов и дерево в кадке, с затейливыми ветвями и острыми листьями, напоминающими зеленые рождественские звезды. В воздухе пахло лавандой.

– Кто этот дядя? – спросил Петрос и вспрыгнул на кровать в ботинках – опробовать единственную подушку.

– Полицейский, – ответил я. – Он следит, чтобы мы были в безопасности.

Не имело смысла дальше скрывать: сопровождать нас станут круглые сутки.

– А здесь нам безопасно? – спросил Петрос, обшаривая внутренности тумбочки.

– В соседнем доме – полицейский участок. Агент Мартелли сторожит в холле. И здесь все стараются получше заботиться о постояльцах. Мы в полной безопасности!

Он нахмурился, увидев в верхнем ящике Библию. То была Вульгата, перевод четвертого века, который римские католики считают эталонным. Написанная на латыни, она предназначалась для людей всех наций, так же как и эта гостиница. Но Петрос вздохнул. Он знал, что евангелисты писали по-гречески, на первом международном языке. Вклад нашего народа всегда недооценивали.