– Teufel?

– Это по-немецки значит «дьявол», – перевела Марина.

– А еще это название бабочки, рисунок которой служил логотипом фабрики. Его Колвеник и придумал, – добавил Флориан.

– Этой черной бабочки?

Он молча кивнул.

– Почему ее так странно назвали? – спросила Марина.

– Не знаю, я не энтомолог. Знаю только, что Колвеник их коллекционировал, – ответил инспектор.

Приближалось обеденное время, и Флориан предложил дойти до бара у станции фуникулера. Мы все трое с облегчением покинули заплесневелый домишко.

Хозяин бара оказался приятелем Флориана и сразу провел нас к отдельному столику у окна.

– Что, шеф, внуки в гости приехали? – весело подмигнул он Флориану.

Тот только молча кивнул, не снисходя до объяснений. Нам принесли тортильи, томатный хлеб и пачку сигарет для инспектора. Принимаясь за еду – неожиданно вкусную, – Флориан продолжил свой рассказ.

– Я с самого начала расследования знал, что прошлое у Колвеника темное. В Праге не нашли никаких следов регистрации его рождения; по сути, неизвестны ни его настоящее имя, ни национальность.

– Так кто же он был?

– Я себе этот вопрос уже тридцать лет задаю. На самом деле коллеги из Праги нашли одного Михаила Колвеника – в списках «Волчьего дома».

– Какого дома? – спросил я.

– Так в Праге называется сумасшедший дом. Только я думаю, что Колвеник, известный нам, никогда там не бывал, а просто сумел присвоить имя одного из его обитателей. Колвеник – о нет, уж он-то сумасшедшим не был.

– Зачем же ему было брать имя душевнобольного пациента? – задумчиво спросила Марина.

– Да это как раз дело довольно обычное для того времени, – объяснил Флориан. – Во время войн и потрясений множеству людей бывает необходимо сменить имя, отсечь от себя опасное, нежелательное прошлое, как бы родиться заново. Вы по молодости лет не знаете, что такое война… а пока ее не отведаешь, людей и жизни не понимаешь…

– Так Колвенику, выходит, было что скрывать? – размышлял я вслух. Если пражская полиция знала о нем, стало быть, была причина?

– Да я-то думаю, просто совпадение имен, – возразил Флориан. – Если Колвеник из «Волчьего дома» – это наш Колвеник, то он не стоит внимания. Фигурировал там в одном деле, закрытом за отсутствием состава преступления. Подозревали убийство одного пражского хирурга, Антонина Колвеника, но следствие показало, что смерть была естественной.

– Так как же все-таки этот Михаил Колвеник оказался в доме скорби? – вернулась к тому же вопросу Марина.

Флориан поколебался, прежде чем ответить.

– Понимаете, там было подозрение, что он проводил какие-то манипуляции с телом покойного…

– В смысле?..

– В рапорте из Праги на этот счет не было уточнений, – сухо ответил отставной и стал сосредоточенно зажигать очередную сигарету.

Наступило долгое, неприятное молчание.

– А как насчет той истории, которую нам рассказал доктор Шелли? Насчет больного брата-близнеца, призвания, служения…

– А так, что это история, рассказанная Колвеником доктору Шелли. И не более того. Должен вам сказать, что Колвеник лгал, как дышал – легко и естественно. У доктора Шелли, в свою очередь, было много причин просто поверить ему, не вдаваясь в детали. Все финансирование клиники, до последней песеты, зависело от Колвеника, Шелли фактически был его служащим на окладе. В должности экзекутора…

– Позвольте, так брат-близнец и все остальное – это что, выдумка? – я был растерян. – А как же альбом с фотографиями больных с деформациями тела, научные изыскания…

– Лично я полагаю, что как раз брат-близнец существовал, – резко сказал Флориан.

– Так, значит?..

– Я думаю, что больной ребенок – это он сам.

– Простите, инспектор, но ведь…

– Я, дочка, сто лет как не инспектор.

– Но Виктором-то вы остались? Так вот, Виктор…

Я впервые увидел на лице отставного полицейского открытую, ясную улыбку. Она его очень красила.

– Так что за вопрос?

– Вы сказали, что при расследовании злоупотреблений и мошенничества на Вело-Граннель обнаружилось «кое-что еще»…

– Да. Сначала мы приняли те странные счета за обычные уловки при уходе от налогов: они затерялись среди многочисленных перечислений госпиталям, приютам и прочей как бы благотворительности. Я говорю о приличных суммах, регулярно переводимых с Вело-Граннель в городские морги и большие клиники с правом проведения аутопсии. Один мой подчиненный собрал целую пачку таких документов с подписью Шелли.

– Колвеник… он что, торговал трупами? – тихо проговорила Марина.

– Наоборот. Он их покупал. Десятками. В основном тела бомжей, бродяг, жертв суицида, одиноких стариков… таких очень много – невостребованных, никому не нужных. В городе, знаете ли, их многие тысячи, этих несчастных, забытых богом и людьми.

Радио бормотало в отдалении, словно эхо нашего разговора.

– А что же Колвеник делал с этими телами?

– Вот этого-то мы и не смогли узнать. Как ни стремились.

– Но ведь вы кое-что предполагали на этот счет, а, Виктор? – так же тихо спросила Марина.

– Нет!

Для полицейского, пусть отставного, врал он плохо. Неумело. Марина не настаивала. Инспектор как-то сдал, постарел на глазах, помрачнел. Словно тени прошлого встали вокруг него, легли на лицо, отняли энергию и напор. Сигарета слегка дрожала в его руке и словно сопротивлялась его тяжелым, медленным движениям.

– Что до оранжереи, куда вы попали… послушайте меня… не возвращайтесь туда больше никогда. Забудьте все, что видели. Вместе с альбомом, могилой, черной бабочкой, дамой, розой, Сентисом, Шелли. Забудьте и меня, дети, я просто старый маразматик, который сам не знает, что несет. Пока ваши собственные жизни не разрушены… хватит уже этого ужаса. Не троньте. Оставьте.

Он подозвал официанта, оплатил счет и строго сказал нам:

– Обещайте, что послушаетесь меня.

Я подумал, что уже поздно. Теперь не мы решали, оставить ли нам это дело, а оно решало, оставлять нас в покое или нет. После событий предыдущей ночи его добрые советы звучали как бессильные заклинания. Как утешительное вранье для маленьких детей.

– Мы не намерены рисковать жизнью, – мягко ответила Марина за нас обоих.

– Дорога в ад вымощена именно благими намерениями, – отвечал ей Флориан.

Инспектор проводил нас до вагончика фуникулера и дал телефон бара.

– Там меня хорошо знают. Звоните, если что, передадут. Звоните в любое время суток. Ману, хозяин бара, страдает хронической бессонницей, по ночам смотрит фильмы Би-би-си – все надеется выучить таким образом английский. Вы его не побеспокоите…