— Красивое дитя! — сказал брахман со смехом. — Ты не знаешь и сотой части того, что известно господину Гириши.

— Вы называете его аскетом…[1] Но разве аскет может танцевать?

Брхман закончил с цветами, поклонился алтарю и обернулся к девушке:

— Танец — это не средство услады. И даже не единение души с божественным. Ты — маленькая и недостойная, можешь только надеться, что однажды посредством танца хотя бы прикоснешься к божественному. Но твой спящий ум никогда не поймет всей глубины и власти танца. Этот мир создавался в танце, и в танце он будет разрушен. Господин Гириши может разрушить этот мир несколькими движениями — такова его сила, — он молитвенно вскинул руки и закрыл глаза, беззвучно шевеля губами, наверное, читал восхваление подземному богу.

— Звучит грозно, но я не совсем вас понимаю, — сказала Анджали, отвлекая брахмана от молитвенного экстаза. — А что изображено на этой фреске? Это танцует Гириши?

— Да, это его знаменитая пляска с женами мудрецов, — ответил старик, открывая глаза.

— Расскажите, господин? — попросила Анджали тоненьким голоском, опять рассматривая яркие фигуры и чувствуя, что картина и в самом деле пленяет зрителя.

— Боги не слишком любят Гириши, — сказал брахман. — Он променял роскошь и власть на аскезу и нищету, и живет в подземной Патале, забыв небеса. Общается с нечистыми существами и ничуть не заботится о собственном величии. Семь мудрецов, обласканных богами, однажды высказали презрение к Гириши. Они сказали много оскорбительных слов. Называли Господина-что-живет-под-землей падшим попрошайкой, и запретили своим женам приносить ему жертвы. Тогда Гириши предстал перед ними танцующим, и жены мудрецов так пленились им, что следовали за ним повсюду, пританцовывая и не сводя с Гириши влюбленных глаз. А когда мудрецы схватили оружие, чтобы убить того, кто соблазнил их жен, Гириши своей пляской помрачил их разум, и они убили друг друга.

— Ужасная история, — прошептала Анджали, глядя на фреску новыми глазами.

Увитый змеями аскет, с безмятежной улыбкой танцующий среди трупов, теперь показался ей особенно зловещим.

— И он помрачил их разум посредством пляски? — снова спросила она.

— Такова сила черного танца, — сказал брахман торжественно, — он может вызвать безумную любовь, а может вызвать безумие. Это майя, красивое дитя! Майя!

Он удалился в другой зал, шаркая по каменному полу туфлями, сплетенными из священной травы куша, а Анджали стояла возле рисунка, пока голос Сахаджаньи не позвал ее к выходу.

Благоразумие удержало Анджали от расспросов в вимане, но вечером, после того, как были совершены молитвенные возлияния, и ученица и наставница расстилали постели, готовясь ко сну, она спросила:

— Что вам известно о черном танце, наставница?

Анджали опасалась, что наставница разгневается, и готовилась получить несколько шлепков веером по макушке, но вместо этого Сахаджанья замерла, не успев раскатать матрас. Потом она медленно оглянулась, сидя на корточках, и взглянула на Анджали пытливо и с опаской:

— Откуда ты узнала о черном танце? И почему хочешь еще больше разузнать о нем?

Что-то новое было в ее голосе, и это заставило Анджали насторожиться:

— Брахман рассказал, в храме, — сказала она. — Я снова затронула запретную тему?

— Не просто запретную, смертельно запретную. Что за брахман рассказывает о таком?

Анджали рассказала о странной фреске и священнослужителе, который поведал ей про жен мудрецов, влюбившихся в Гириши. И чем дольше Сахаджанья слушала ее, тем больше хмурилась.

— Вы встревожены, наставница? — спросила Анджали. — Я поступила неразумно?

— Это я поступила неразумно, — ответила Сахаджанья и куда-то спешно засобиралась, доставая сари и оборачивая вокруг себя. Руки ее заметно дрожали, и складки не желали укладываться ровно. — Просто забудь все, что слышала и видела. С этого момента. Поняла?

— Нет, не поняла, — Анджали покачала головой. — Поняла, что черный танец — запретная тема, и я не должна об этом говорить… Но почему должна забыть?

— Потому что такой фрески нет в Храме Богов, — ответила Сахаджанья. — И старого брахмана там тоже нет. Потому что ни один брахман не наденет на шею ожерелье из Глаз Гириши.[2] А вот почему именно тебе было рассказано о черном танце — это наталкивает на размышления. Ты любознательна, не раз нарушала правила школы, все знают тебя, как смутьянку… Кто-то решил использовать твои слабости. Возможно, чтобы ты заговорила о запретном и была наказана. Изгнана, например. И это перед самым арангетрамом! Подумай об этом, Анджали. Тебе желают зла, не будь доверчивой. И болтай поменьше.

— Вы уходите именно поэтому, наставница? — вскочила Анджали. — У вас есть подозрения?

Сахаджанья погладила ее по щеке, а потом сделала знак, отвращающий беду — обвела рукой вокруг головы ученицы и положила ладонь себе на макушку. Это означало: падут все твои беды на мою голову.

— Ложись спать, я вернусь поздно, — сказала она.

Но Анджали не смогла уснуть. Глядя на огонек масляного светильника, она снова и снова мысленно возвращалась к разговору о черном танце. И вовсе не козни неведомых врагов волновали ее. Наставница Сахаджанья оказалась права: зерно было брошено в благодатную почву, и уже дало ростки.

[1] Гириши — Великий Аскет

[2] Глаз Гириши — защитное покрытие подводной улитки, фактически — жемчужина с изъяном

Часть третья. Арангетрам

12

Что такое арангетрам?

Первое выступление апсары на публике.

Но на самом деле, все не так просто. Многие апсары выступают перед зрителями еще во время обучения в школе, некоторые счастливицы выступают даже перед богами. Но арангетрам — не просто выступление. Это представление новой танцовщицы, демонстрация ее мастерства, и именно от исполнения арангетрама зависит, станет ли апсара лоувики — апсарой низшего ранга, или дайвики — танцовщицей перед богами.

Арангетрам бывает лишь раз в жизни, так же, так рождение или свадьба. Но если при рождении все зависит от божественной воли, на свадьбе нужны усилия двоих и благословление судьбы, то успех арангетрама целиком и полностью — заслуга исполнителя. Если танцовщица проваливает первое выступление, позор падает и на голову ее наставницы. Поэтому старшие сестры крайне неохотно соглашаются быть наставницами выпускниц. Но бывает и такое, что за особо талантливую ученицы соперничают даже дайвики — каждой хочется стать учителем той, которая точно будет иметь успех.

Когда по Тринаке разнеслась весть, что божественная апсара Урваши стала наставницей ученицы Джавохири, Хема разразилась проклятиями.

— Как же везет этой выскочке! — горячилась она, притоптывая так, что браслеты оглушительно звенели. — Теперь она получила в наставницы самую лучшую танцовщицу, хотя ничего особенного из себя не представляет! За что ей такая удача? Правда, Анджали? Что ты молчишь?

Анджали и в самом деле замолчала, уставившись куда-то в сторону невидящим взглядом. Вопрос Хемы вернул ее на землю:

— Почему она выбрала Джавохири? Ведь ей понравился и твой танец на барабане, и бахаи?

— Уверена, что госпожа Урваши сделает из Джавохири великолепную танцовщицу, — сказала Анджали.

— Ты спокойная, как луна, — обиделась Хема. — Неужели тебя это ничуть не трогает?

— Для меня важен только мой арангетрам, — уклончиво ответила ей подруга.

На самом деле, покровительство старшей апсары ее сопернице не доказывало, что дайвики Урваши по каким-то причинам желает провала Анджали, но и это было неспроста.

После памятного танца на кинжалах, гандхарвы ходили за Анджали толпами — глазели, указывали пальцами, умоляли выбрать их на сваямваре, некоторые и грозились. Раньше Анджали надавала бы пощечин наглецам, но Сахаджанья запретила ей поднимать руку на мужчин. Кто знает — может, среди особо настойчивых были сторонники других танцовщиц, которые только и ждали, чтобы соперница нарушила закон и была наказана. Сидением в яме, а то и изгнанием. Больше всего наставницу радовало то, что Анджали взялась за ум и не совершала безумств — не сбегала по ночам, не дерзила с учителями, не расспрашивала о черном запретном танце…

Последний месяц перед выступлением Анджали тренировалась, как одержимая. Несколько раз наставница Сахаджанья вынуждена была останавливать ее:

— Не навреди! — внушала она. — Много тренировок — тоже нехорошо. Танец должен быть свежим, как цветок. Перестараешься, и цветок увянет прежде времени.

Были готовы два наряда. Первый для приветствия — простое сари