Священник, читающий научные книги.

— Вчера вы сказали, что не знали Линзи. Не могли бы пояснить? Вы уверены, что никогда с ней не встречались? Может, здесь? Вы достаточно близки с Яном, кормите его кошку, — заметил он как бы между прочим.

— Я не думаю, что мы встречались.

— Вы наверняка должны помнить. С вашей-то памятью на лица.

— Я знал о ней, естественно, но никогда с ней не встречался. У Яна в квартире есть ее фотография.

— Они с Яном были счастливы?

Лиск ответил, тщательно подбирая слова:

— В том, что их связывало, да, но…

— Но вы это не одобряли. В конце концов, это же прелюбодеяние.

Лиск поморщился при этом слове.

— Я говорил ему, что если женщина может оставить своего ребенка, то она, возможно, не вполне идеальна. Есть кое-что, от чего женщина не может уйти… брак, семья, ребенок.

— Но разве Ян до встречи с ней не оставил трех своих предыдущих жен? — Костелло вошла без приглашения, оставляя следы на полированном полу. — Мне именно он кажется слабым звеном в браке.

Лицо Лиска оставалось бесстрастным. Он молча наблюдал за Костелло — она скрестила на груди руки и оперлась о дверной косяк. Во внезапно возникшей тишине было слышно только мягкое журчание центрального отопления. Наконец, Лиск повернулся к Макалпину.

— Я говорил с ним об этом… Но ни один из его браков не был счастливым. Нечестные женщины.

«А Ян, конечно, здесь ни при чем», — подумала Костелло, но на этот раз промолчала.

Макалпин опять вспомнил палату и марлю на ее лице, и глаза его затуманились.

— У вас все, сержант Костелло?

— Я меня еще два вопроса. Мистер Лиск, это ваша машина стоит во втором гараже на аллее? Напротив Виктория-кресент, — добавила она для ясности.

Лиск кивнул:

— Практически эта машина не моя, но я на ней езжу.

— Из гаража до дома вы ходите по аллее?

Лиск опять кивнул.

— В доме родителей Элизабет вы упомянули имя Том, говоря о ней. — Она выдержала паузу. — Вы собирались сказать ему об Элизабет, о несчастье с ней. Он кто — ее парень?

— Не думаю. Том О’Киф — священник. Мой коллега, — ответил Лиск холодно. — Священник Фултонов в отъезде, они связались со мной и просили ему сообщить. В такое время телефонные звонки совсем не к месту.

— Я уверена, что они вам благодарны, мистер Лиск. Это все, что я хотела узнать, и теперь оставляю вас одних. — С этими словами она удалилась.

— Извините, — сказал Макалпин, мысленно отругав Костелло.

— Не стоит. Она выполняет свою работу.

Макалпин сменил тему.

— Это ваша мать? — спросил он, указав на фотографию, где Лиск стоял рядом с пожилой женщиной на фоне безрадостного пейзажа. — Это — дома?

— Да, это Сторнуэй. Моя мать недавно умерла. — Голос Лиска стал хриплым. Он отвернулся и сел.

— Вы, должно быть, скучаете по острову?

— Да. Глазго очень шумный город. И грязный. У меня остались родственники в Баллахулише, и я часто навещаю их. Я был там в пятницу, но сразу вернулся, когда узнал об Элизабет-Джейн.

Макалпин посмотрел на другую выцветшую от времени фотографию, на которой была семейная группа. Он не мог не обратить внимания, что отец на снимке отсутствовал. На более поздней фотографии юный Лиск был с мальчиком моложе себя. На паспарту оказалась подпись, но настолько витиеватая, что Макалпин не смог прочитать. Мальчики с удочками стояли рядом с маленькой кудрявой овечкой. Макалпин подумал, что похожие фотографии есть в каждой семье. У Макалпинов был снимок со снеговиком. Они с братом водрузили на него отцовский парадный шлем, отчего лента на нем покоробилась и их обоих выпороли. Снеговик давно растаял, а фотография так и стояла на каминной полке многие годы. Она была там же, когда пришел священник и сообщил о смерти Робби. Макалпин забрал ее себе, когда умерла мать.

— А этот мальчик — кто?

— Мой сводный брат, — ответил Лиск и поправился: — Брат.

Почувствовав, что задел за живое, Макалпин повернулся к Лиску.

— Он… скончался?

— Да, недавно.

— Мне искренне жаль. Он болел?

— Можно и так выразиться. Вот Алесдер, на другом снимке. — Лиск показал на фото в серебряной рамке, стоявшее на столике. Молодой симпатичный парень, чьи неровные передние зубы не могли прикрыть даже сжатые губы. На краю фотографии была видна женская рука: похоже, что часть снимка отрезали. — Я уверен, что вам известно — не все в мире делается по воле Господней.

— По моему опыту — по воле людей гораздо чаще, — ответил Макалпин.

— Именно. Но это не важно, и это не мое дело. Господь воздаст, и мне этого достаточно.

Макалпин улыбнулся.

— А мне — нет.

Макалпин наклонился над раковиной, разглядывая себя в зеркало и удивляясь, когда он успел так постареть. Андерсон нагнулся и заглянул под дверцы кабинок, чтобы убедиться, что в туалете больше никого нет.

— Ну, как все прошло с Лиском? — спросил он.

— Нормально.

— Ты в порядке? А то с утра на людей бросался. Спал хорошо?

— Нет. К чему все эти вопросы? Выкладывай.

— Хелена считает, что тебя что-то мучает. Она думает, что ты…

Макалпин ушел от ответа:

— Она слишком много выпила. Я должен был это учесть. Она не ругалась, когда я вернулся, а это значит, что была здорово навеселе. — Он вернулся к началу разговора. — Интересный парень этот Лиск. Про Ливингстона все подтвердил. Не думаю, что эта линия нас куда-нибудь выведет. Алиби железное.

— Какая линия? Лиск или Ливингстон?

Макалпин не ответил.

— Ну и как этот новый психолог?

— Я уже решил, что ты забыл про него. — Андерсон надул губы. — Я ожидал чего-то другого. Он молод, волосы не до плеч, так что без хвостика, одет не в свитер. Похоже, вменяемый. Его первый вопрос — где здесь можно хорошо посидеть.

— Психолог-алкоголик? Забавно. — Макалпин пустил холодную воду, и в сливной трубе что-то заурчало. Андерсон заметил, что руки у начальника дрожат.

— Утверждает, что может читать людей, как книги.

— Медленно и шевеля губами? — Макалпин покачал головой, как бы удивляясь его наивности. — Так где ты его оставил?

— Я высадил его, когда поехал за тобой, и сейчас он в твоем кабинете… — Андерсон взглянул на часы, — уже примерно час. Может, чуть больше. Я просил Вингейта присмотреть за ним. Он запросил газеты, чтобы узнать, как они освещают дело.

— Он может просто высунуться в окно и спросить напрямую.