Нечаев понял, какой китайский отряд преградил накануне ему дорогу, но ничего японцам не сказал. Ничего не сказали ему и японцы, но просили его передать кому надо, что лучше на Нанкин не наступать, чтобы не пострадали концессии японцев.

Поговорили, выпили и разошлись.

Насколько я знаю, Нанкин тогда наступающим китайским отрядом не брался. Его просто «обтекли», направляясь на Шанхай. Но по-видимому, и у Шанхая было приказано не оставаться и в бои не ввязываться. Нечаев сказал, что на другой день они отступают на север к Тяньцзину.

Вообще, повторяю, тогда получалось вполне определенное впечатление, что японцы направляли действия Чжан Дзо-лина, а сами открыто в борьбу не вмешивались.

Вторая моя встреча в тот же период была с атаманом Семеновым.

Как-то ночью раздались звонки у парадной двери, и мой хозяин, Яковлев, пошел открывать. Через несколько времени приходит и говорит, что приехал по срочному делу атаман Семенов и просит его принять.

Я выхожу в переднюю. Стоит какой-то крупный китаец в очках, с мандаринским шариком на китайской шапочке. Когда я вошел, китаец снял очки и оказался атаманом Семеновым.

Я его впустил в свою комнату и спросил, что это за маскарад. Семенов мне сказал, что он был вызван японцами из Нагасаки и получил поручение переговорить с одним из китайских генералов по вопросу о работе в Монголии. Что в ставку этого генерала надо было проезжать через китайскую часть Шанхая, а так как это небезопасно делать в европейском костюме, то он и оделся китайцем, на что он, как мандарин 1-го класса, имеет полное право.

Семенов сидел у меня довольно долго и, в сущности говоря, ничего определенного и ясного не рассказал. Его рассказ смахивал больше на предположения, а не на определенные решения.

Он в общем повторил то же, что он мне говорил в Нагасаки. Сказал, что события могут приблизить осуществление работы в Монголии; что японцы в этом отношении вполне договорились с маршалом Чжан Дзо-лином, при штабе которого в качестве представителя Семенова находится генерал-майор Клерже165. Что ему, Семенову, поручено переговорить с каким-то китайским генералом, который теперь командует «бунтующими» китайцами под Шанхаем (называл ли он мне или нет фамилию этого генерала, я не помню); что этот генерал имеет крупные связи на границе с Монголией. Рассказ Семенова носил довольно фантастический характер, и, думаю, его «миссия» носила (по отношению китайцев) характер простой информационной разведки. Больше Семенова я не видел.

Коснувшись вопроса о китайской смуте и поведения тогда Японии, ныне, когда я об этом пишу (январь 1938 г.), невольно хочется высказать некоторые соображения о роли Японии в событиях в Китае за эти последние двенадцать-четырнадцать лет.

В конце 1924 и в 1925 году получалось такое впечатление: Японии необходимо было обеспечить для себя возможность получать на Азиатском материке необходимое сырье, необходимые предметы питания. Для этого надо было стать более прочно на Азиатском материке. Фактического владения Кореей и Квантунским полуостровом, а также зависимости маньчжурского маршала Чжан Дзо-лина было, по-видимому, недостаточно. Надо было еще более подчинить своему влиянию Маньчжурию, надо было получить возможность разрабатывать богатства Монголии и вообще ими пользоваться, нужно было взять под свой контроль и направлять в желаемом направлении деятельность китайского правительства. Но для последнего надо было еще создать подходящее правительство (в Китае, при полной неразберихе, не существовало одного, признанного всем Китаем, правительства), правительство и достаточно авторитетное, и в то же время зависимое от Японии.

Как можно было всего этого достигнуть?

Маньчжурский тигр, Чжан Дзо-лин, был послушным орудием в руках японцев, но в 1924 году начало очень сильно проявляться в Маньчжурии влияние Северо-Американских Штатов. Штаты, со своей программой «открытых дверей», все покоряли и приобретали своим денежным могуществом, своей все поглощающей экономической политикой.

Япония к 1924 году уже много достигла в Маньчжурии, была «почти» хозяином положения. После завершения постройки ряда железнодорожных линий (из которых главными были: две в обход Харбина на север к Амуру; другая – от Чан-Чуня к монгольской границе и вдоль последней; третья – от Чан-Чуня на соединение с японо-корейскими железнодорожными линиями) она приобретала в Маньчжурии чрезвычайно выгодное и стратегическое положение и мощную железнодорожную сеть для эксплуатации наиболее богатых районов Маньчжурии и Монголии.

Но. Соединенные Штаты зорко следили за работой Японии в Маньчжурии, и последняя рисковала, что все может сорваться. Правда, одни Соединенные Штаты явно не были склонны доводить дело до войны, но могли договориться с Англией и оторвать от Японии маршала Чжан Дзо-лина. А так как стать полным хозяином в Маньчжурии для Японии являлось вопросом жизни или смерти, то надо было этого добиться.

События в Китае, когда смута, тянущаяся уже много лет, подрывает торговлю и прочие экономические интересы великих держав в Китае, давали возможность Японии на этом сыграть.

Я слышал в Шанхае из очень серьезных источников (и этому я верю), что Япония под шумок даже раздувала китайскую смуту.

Расчет у Японии был такой. В конце концов, как это было и в период боксерского восстания, великие державы решат положить конец смуте в Китае и навести порядок. Но после мировой войны с мировой сцены сошли и пока вновь не заняли свое прежнее место Россия и Германия. Ни Соединенные Штаты, ни Англия, ни Франция не могут послать в Китай крупных сил, чтобы навести там порядок. Остается только одна Япония, которая это может сделать. Но делать это самой она в 1924 году считала более чем рискованным: Америка, Англия и Франция могли договориться между собой и этого ей просто не позволить.

Оставалось действовать так, чтобы эти великие державы, неся громадные экономические потери в Китае, сами попросили Японию проделать операцию по наведению порядка в Китае. Япония, конечно, поломалась бы, поторговалась бы и на это согласилась, получив за это право хозяйничать в Маньчжурии (хотя бы без аннексий) и в Монголии.

Операции, которые предпринял маршал Чжан Дзо-лин в Китае в 1924 и начале 1925 года, были, конечно, произведены по указаниям Японии. Но с одной стороны, по-видимому, Чжан Дзо-лин начал вырываться из рук Японии (и явилось опасение, что он, захватив Пекин и Северный Китай, может оказаться слишком могущественным и окончательно сбросить с себя японское влияние), а с другой стороны, как бы не оправдывались расчеты на то, что великие державы дадут Японии особый «мандат». Это заставило Японию временно убрать назад в Маньчжурию Чжан Дзо-лина.

Кажется, через два года после этих событий, под влиянием большевистской пропаганды и поддержки советской власти (а по некоторым данным, и не без участия скрытого Японии) смута в Китае опять разгорелась.

Япония на этот раз действует более открыто: новое выступление Чжан Дзо-лина и движение его армии к Пекину явно поддерживается Японией. Но здесь происходит что-то неясное (по крайней мере для нас): Чжан Дзо-лин опять возвращается в Мукден и по дороге, при подходе к Мукдену, в поезд с моста бросается очень сильная бомба, которая попадает в вагон маршала, и Чжан Дзо-лин умирает от полученных ран. Его сын вскоре совсем отстраняется от власти в Маньчжурии. На юге, в самом центре главных торговых интересов великих держав, у Шанхая, японцы определенно спровоцировали столкновение с китайцами, произвели крупный десант и разгромили китайскую армию, действовавшую у Шанхая.