Камнеметы и арбалеты стреляли уже не так часто. Северяне захлебывались, а степняки, ощутив это, сбавили ход. Больше не боясь болтов, они неспешно подъезжали к мосту, хорошо прицеливались и стреляли с завидной меткостью.

- Когда все окончится, я хочу получить их к себе на службу, - решил владыка.

- Ничего еще не кончилось! – в сердцах выпалил Менсон. – Покажи-ка северный фланг!

Птаха перелетела на другую сторону замка – но и тут картина была не в пользу Ориджинов. Побитые альмерцы отошли для перегруппировки, но их место заняли шейландцы, а с горной дороги выступили кайры Беломорья и начали строиться к атаке. Полковник Блэкберри потерял уже четверть бойцов и, похоже, был близок к отчаянью.

- Да тьма сожррри! Кайры вы или нет? Соберрритесь, тряпки!

Как тут леди Магда заметила кое-что:

- Муж мой, а что происходит в лабиринте? Кажется, кто-то бежит…

Птаха сместилась, подставив взглядам лабиринт. Верно: там бежали люди. Не один, не два и даже не сотня. Судя по виду – обозные слуги, судя по числу – чуть ли не весь обоз! И бежали они из тыла к фронту. Неслись, сломя голову. Спотыкались, скользили, цеплялись друг за друга, взбирались по двое на коней и ослов… Лишь одна сила могла заставить их бежать в таком направлении.

- Обоз атакуют с тыла!

* * *

Говорят: у страха глаза велики. Это не соответствует истине. На самом деле, глаза у страха закрыты. Испуганный человек не видит ничего, кроме единственного пути к спасению.

Хвост армии Избранного подвергся атаке с тыла на узкой горной дороге. Ужасный враг вел огонь Перстами Вильгельма и сзади, и с боков. Обозные слуги увидели один способ выжить: бежать вперед, к Первой Зиме. Там Избранный, там свои солдаты – они защитят! Охваченный паникой обоз хлынул в долину.

При въезде в нее размещался резерв графа Шейланда: второй нортвудский полк. Сзади, с Лидской дороги, прямо на позиции медведей выбежала толпа перепуганных слуг:

- Нападают! Убивают! У них Персты! Спасайся, кто может!

К чести своей, нортвудский полковник не поддался панике. Он приказал немедленно развернуться и приготовиться к тыловой атаке. Но куда девать тысячи обозных, которые очутились между его позицией и наступающим врагом? Полковник велел солдатам расступиться и пропустил бегущих дальше в долину, в ледяной лабиринт. Обозные слуги – кто пешком, а кто верхом – помчались между нортвудских воинов.

Эрвин София знал этого полковника в лицо и проехал буквально в трех шагах. Полковник не смог предположить, что один из беглецов – больной несчастный тип в одежде извозчика, испачканный сажей, сидящий на одном коне с грудастой бабой – не кто иной, как герцог Ориджин. Вместе с потоком беглецов Эрвин въехал в родную долину.

И затаил дыхание, силясь осознать, что происходит на поле боя. Чертов лабиринт – какой идиот его построил! – сильно мешал наблюдению. В просветы между глыб Эрвин видел то одно, то другое. Из хаотических обрывков собиралась картина.

Вот город… Собор Агаты, любимая фреска, игры с сестрой, поцелуи с Виолеттой. Парады на проспекте Славы, рынок, леденцы и белые голуби, мамин театр, ратуша с башенными часами, библиотека, чтобы скрыться от кайров и читать, пока не видят… Нет, это всего лишь память. Глаза наблюдают следующее: ворота выбиты, на башне флаг – явно не наш, на стенах солдаты – чужие. Над крышами дымные хвосты. Один, третий, седьмой... Город взят штурмом и подожжен Перстами. Идова тьма!

Вот озеро перед замком… Небесная лазурь с отражением скал. Несколько уток, отара овец на водопое, лодочка у причала. Иона: «Покатай меня», а Рихард: «Смотри, как я могу!» Разбегается по причалу, сверкая босыми пятками, прыгает лихо, с кувырком… Нет, это было когда-то. Сейчас озеро покрыто белым льдом с темными угольками трупов. Над ним стелется дым. Отец облил лед горящей смолой из камнеметов. Отличное решение: дымовая завеса мешает вражеским стрелкам. Персты не могут бить с дальнего берега.

Вот Рихард… «Эрвин, ты смешной! Это ж не прутик, а меч! Держи твердо, напряги запястье». Он в тренировочном зале, голый по пояс, поджарый, красивый. Любуется собой на фоне мелкого братца… Нет же, глупая память, снова ты путаешь! Рихард – вон там: не человек, а личный вымпел командира. Успешно ввел шаванов в бой и теперь скачет на северный фланг. Там, за валом, стоит наш батальон, прикрывая подступы к стене. Над батальоном знамя Блэкберри – того самого, кому Рихард служил греем.

А вот и замок. Сжимается сердце. Ненавистный замок, обожаемый замок, предмет горечи и гордости, обиды и восторга. Здесь все: великий каменный отец, семнадцать правил, сон под крики часовых, посвящения в кайры, слуги смывают кровь с мостовой. Здесь мать – глухая, особым способом закрытая, сбежавшая в облака. Здесь сестра – ранимая, как лепесток розы, единственная, живая. Здесь: стыд, бесконечный, днем и ночью, без продыху, за любой поступок. И здесь же – гордость: первая, нежданная, потому дикая. Я вернулся живым из Запределья. Я воин, я герцог. Я – Север!

К этому замку Эрвин чувствует то же, что булатный клинок – к кузнечному молоту и огненному горну.  Замок - мучитель и создатель в одном лице. В данный момент он гибнет.

Центральный корпус врага – шаванский – добрался до южного моста. Они не спешат идти на штурм, а методично, с минимальными потерями расстреливают замок. Мечут огненные стрелы в бойницы галерей, в окна жилых башен. Вспышка. Вспышка. Озерная башня, комната с трофеями. Вспышка. Южная башня, офицерский салон. Вспышка. Вспышка. Моя спальня. Будуар сестры. Вспышка…

Три башни горят. Не дымятся, а полыхают, словно свечи. Горят стропила, доски, драпировка на стенах. Горят гардины, гобелены, портреты предков, мои книги, сестринские куклы. На крышах вспыхивают катапульты, склады бочонков со смолой. Башни плещут огнем во двор, сеют по ветру куски пылающей материи. Войско отца – все, что осталось, – осыпает огненный снег.

Эрвин замирает, как статуя, и смотрит, не отводя глаз. Остальные беглецы – обозные слуги Шейланда – тоже стоят вокруг него. Они расслабились: добежали до долины, спрятались за шеренгу медведей - кажется, спаслись. А тут-то хорошо: Избранный побеждает, Первая Зима горит. Разинули рты, смотрят…

- Чего встали, к Избранному идем, - шепчет Эрвин вдове Шер.

Он взял ее с собой в качестве голоса, поскольку свой окончательно утратил. А также как маскировку: двое на одном коне – кто они, если не беглецы?

- Милорд, - шепчет вдова, - я вам соболезную.

Ее лицо пылает, а голос дрожит. Она