кафедрой Полевский еженедельно проводил заседания, но, к сожалению, много времени занимали его распри с преподавателем Ермаковой, которая читала курс ТСП студентам специальности «Экономика и организация строительства» (ЭОС); как выяснилось, шеф ещё до моего поступления в БИИ был недоволен её работой и продолжал конфликтовать; на заседаниях все вынуждены были слушать их продолжительные пикировки, они раздражали людей, создавали неприятную обстановку; я никакого отношения к их конфликту не имел, но, как и все, вынужден был слушать; для меня подобные словеса особого значения не имели, и эти события, само собой, не вызывали оптимизма; свои умозаключения я строил самостоятельно, но сейчас, выслушивая громкие споры, мне было не до размышлений, голова гудела, страшно сдавливало виски, хотелось быстрее уйти; настроение моё портилось, и это неприятно напомнило об обстановке в РИСИ при Векслере. Я, конечно, дал себе слово держаться вдали от всяких сплетен и дрязг, по возможности избегать открытого выражения какого-нибудь моего мнения, но однажды их страстные споры мне так надоело слушать, что я встал из-за стола и заявил, что приехал в Братск, чтобы учить студентов, а не для того, чтобы терять время на выслушивание, как коллеги выражает своё откровенное мнение друг о друге; сложил бумаги в портфель и покинул заседание. Тем не менее, взаимоотношения мои с Полевским были нормальными, уважительными; как-то он попросил меня заменить Ермакову, которая была на больничном, и я проводил занятия за неё; через некоторое время она снова заболела, и снова мне пришлось заменять, невзирая на мою полную учебную нагрузку; когда Ермакова вышла на работу, я попросил её заменить меня, пока я буду в краткой научной командировке; она отказалась, сказала мне, что не обязана кого-то заменять; об этой наглости я сообщил шефу и сказал, что больше заменять её не буду; пришлось ему самому заменять Ермакову; у него были большие подозрения, что она бессовестным образом получает больничные листы у знакомого врача; шефа это раздражало, конфликт дошёл до точки кипения, Ермаковой пришлось уволиться, Полевский стал вести её занятия.

Выше я отмечал, что после отъезда доцента Алексеевой, перехода Сергея Бурулина в проектную контору БГС и отъезда из института молодых специалистов в Иркутск, читать курс архитектуры стало некому; однажды проректор Алпатов пришёл на кафедру и стал просить меня читать этот курс; я сразу отказался, ведь архитектура и ТСП – это предметы не взаимозаменяемые; к тому же сказал, что не являюсь специалистом по архитектуре, читать не буду, чтобы не позориться; «Но вы доцент, сможете справиться» – сказал он это в полуприказном тоне; я покачал головой и разговор был окончен; на время читать курс архитектуры снова привлекли Бурулина, но с почасовой оплатой.

Однажды ректор Олег Петрович показал мне письмо, полученное из Железногорска, в котором некто Кашуба, бывший преподаватель, доцент Минского политехнического института, просил принять на работу; поскольку его специализация была ТСП, ректор попросил меня узнать о Кашубе подробнее; я написал письмо на его кафедру в Минск и мне сообщили, что Кашуба, будучи со студентами в ССО, крупно проворовался, дело передавать в суд не стали, его уволили; он устроился работать в Железногорске Иркутской области, жена и дети остались в Минске. Я не стал об этом информировать ректора, мало ли что случается с человеком, сказал, что нам нужен преподаватель, и вскоре на кафедре появился Кашуба Владимир Михайлович, высокого роста блондин, энергичный и довольно приятный с виду. Он начал читать курс ТСП, который ранее вела Ермакова, но вести курс архитектуры было некому; Кашуба, по предложению проректора, взялся читать лекции, хотя не имел знаний; пересказывал то, что написано в учебнике, т.е. что студент сам может это прочесть; в этом отношении В.М. оказался всеядным, готовым взяться за любой курс; коллеги шутили, что он мог бы согласиться преподавать и гинекологию, чего проще: не обладая знаниями в определённой области, составил конспект по учебнику, прочёл это студентам на лекции и хорош; знал он ТСП, но ведь обладание хорошими знаниями в одной области вовсе не преобразуется в мастерство и опыт в другой. Однако студентов провести трудно, например, ко мне они относились с уважением, я считал, что единственным способом полностью держать под контролем их мнение о себе – это оставаться честным, чего нельзя сказать о Кашубе; известно, что в преподавании (как и во многих других сферах деятельности) нужно всё время доказывать свой профессионализм; репутация зависит от того, как прочитана очередная лекция.

Мои отношения складывались с шефом благоприятно, он был доволен моей работой, престиж кафедры повышался и оттого, что я руководил строительством главного корпуса, да ещё без ущерба для учебной работы. Обстановка на кафедре была благоприятная; в самом начале я, по опыту работы на кафедрах в Красноярске и Ростове, привлёк студентов к изготовлению плакатов по тематике ТСП; на лекциях их демонстрировал, объяснял, студенты конспектировали, это помогало им готовиться к зачётам и экзаменам; уезжая в первый отпуск, перенёс плакаты в аудиторию, где не планировался ремонт, известил об этом Полевского; когда в августе перед новым учебным годом стал разыскивать плакаты, обнаружил их полностью испорченными, разорванными, грязными; сказал об этом шефу, ведь при нём делался ремонт, но он не прореагировал на моё возмущение; мне было очень жаль, что большая полугодовая работа была уничтожена; так я узнал черту А.И. как разрушителя: не внедрив до конца в учебный процесс чего-то нового, он спешил похоронить хорошее старое; от него исходило какое-то странное ощущение разрушительной силы. Постепенно, работая бок обок, я стал свидетелем многих его странных привычек; например, обсуждая какие-либо действия деканата, неоднократно повторял преподавателям: «… я знаю, что это политика, я в ней разбираюсь…»; он любил также повторять фразу: «Это я вам гарантирую!»; сказанная с большим апломбом, в устах некоторых людей, эта фраза мне почему-то всегда была ненавистна; может из-за апломба или, что слово гарантия иностранное и употребляется, чтобы придать большую значимость; не лучше ли сказать по-русски: «Это я вам обещаю». Особым умом шеф не отличался; эти отточенные формулировки о политике, гарантиях вряд ли принадлежали ему самому, но верил он им безоговорочно; что ещё важнее, хотел им верить и в свою очередь делился с теми, кто в них, по его мнению, нуждался. Был он излишне самолюбив, характеризовала его и величавость, а ведь это непостижимая уловка тела, изобретённая для того, чтобы скрыть недостаток ума; мне кажется, в общем, я не страдаю избытком самолюбия и ещё больше убеждался в этом, когда наблюдал Александра Ивановича; меня всегда коробило его отношение к студентам: вместо того, чтобы во время консультации по