о подобных вещах, – сказал Саути. – Крошечные механизмы проникают в мозг человека и создают новые нейронные связи. Это называется эйдетическим импринтингом. Северная Коалиция применяла этот способ в учебных целях, но ничего хорошего в конечном счете не получилось. Впрочем, если тут приложили руку ультра…

– Для них это детская забава. В общем, убийца получил память Родригеса, но дело этим явно не ограничилось. Он изменился. Он стал Родригесом. Почти.

– Поэтому он и вел себя так убедительно. Хотя эти новые структуры памяти вряд ли могут быть прочными. Рано или поздно исходная личность должна взять свое. Но к тому времени Родригес успевал завоевать твое доверие.

Саути был прав: только в последние день-два уклончивость Родригеса казалась мне странной. Может быть, именно в это время личность убийцы стала проступать сквозь маскировочный покров ложной памяти?

– Что ж, ему это удалось на славу, – вздохнул я. – Если бы Вайкуна нас не предупредил…

И я рассказал Саути о том, что случилось у дерева гамадриад.

– Привезите тела, – попросил Саути. – Хочу взглянуть, насколько хорошо им удалось замаскировать своего парня. Что это, банальная хирургия или они попытались заменить его ДНК?

– Думаешь, они бы пошли на такую мороку?

– В этом-то все и дело, Таннер. Стоит обратиться к нужным людям – и никакой мороки.

– Насколько мне известно, сейчас на орбите планеты находится только одна группа ультра.

– Да. Я почти уверен, что здесь не обошлось без Орканьи и его компании. Если не ошибаюсь, ты с ними встречался? Как думаешь, им можно доверять?

– Это ультра, – ответил я многозначительно. – Я не могу относиться к ним как к обычным партнерам Кагуэллы. Впрочем, это не значит, что их надо автоматически записывать в предатели.

– А какой им прок хранить наши секреты?

Тут до меня дошло, что я не удосужился задать себе этот вопрос. Я сделал ошибку, отнесясь к Орканье так же, как к любому деловому партнеру Кагуэллы – партнеру, с которым не исключено дальнейшее сотрудничество. А если экипаж Орканьи не намерен возвращаться на Окраину Неба в ближайшие лет десять, а может, и сто? И что им мешает сжечь за собой все мосты?

– Орканья мог не знать, что убийцу пошлют к нам, – пробормотал я. – Представь себе: некто, связанный с Рейвичем, просто представил им парня, которому необходимо было изменить внешность, а затем другого, чью память требовалось перенести первому…

– И ты полагаешь, что Орканье не пришло в голову задать пару вопросов?

– Не знаю, – отозвался я.

Аргумент был откровенно слаб.

Саути вздохнул. Я знал, о чем он думает. Я думал о том же самом.

– Таннер, по-моему, впредь нам нужно действовать очень осторожно.

– Во всем этом есть как минимум один положительный момент, – заметил я. – Доктор убит, и Кагуэлле придется забыть об охоте на змей. Правда, до него это еще не дошло.

Саути растянул губы в улыбке:

– Мы уже наполовину выкопали новую яму.

– На твоем месте я бы не стал надрываться и подождал возвращения Кагуэллы.

Я замолчал и сверился с картой, по которой ползла мигающая точка, отмечая путь Рейвича.

– Вечером разобьем лагерь примерно в шестидесяти километрах к северу отсюда. А завтра тронемся в обратный путь.

– Решили устроить засаду нынче ночью?

В связи со смертью Родригеса и доктора у нас было маловато народу, чтобы осуществить эту затею. Но достаточно, чтобы почти с гарантией одержать победу за счет численного преимущества.

– Завтра утром. Рейвич должен попасть в нашу ловушку за два часа до полудня. Если будет продвигаться с прежней скоростью.

– Удачи, Таннер.

Я кивнул и прервал связь.

Выбравшись из палатки, я увидел Кагуэллу и доложил ему обо всем, что узнал от Саути. Кагуэлла успел немного остыть после нашего разговора. Люди в лагере суетились, заканчивая сборы. Хозяин снял с пояса черный кожаный патронташ с множеством карманчиков для патронов, магазинов и прочих предметов, необходимых охотнику, перекинул его через плечо и застегнул.

– Значит, им по зубам даже пересадка памяти?

– Не уверен, что внедренная память устойчива. Но в том, что они смогли протралить Родригеса достаточно глубоко, я не сомневаюсь. У этого типа оказалось достаточно сведений, чтобы не вызывать у нас подозрений. Кстати, вас не удивляет, что они смогли столь убедительно изменить его внешность?

Он помедлил, затем неохотно ответил:

– Мне известно, что они… могут делать определенные изменения.

Иногда казалось, что я знаю Кагуэллу, как никто другой. Временами мы были почти как братья. Я отдавал себе отчет, что в порыве вдохновения он способен на фантастические проявления жестокости, превосходящие любые мои замыслы. Самому мне жестокие поступки давались нелегко – подобно усердному музыканту, от природы не способному творить с виртуозной легкостью гения, я, можно сказать, возмещал нехватку таланта трудолюбием. Но мы видели ситуацию схожим образом, судили о людях с одинаковым цинизмом и обладали врожденным умением пользоваться оружием. Однако порой – как в этот момент – возникало такое чувство, будто я встретил Кагуэллу впервые, и думалось, что он никогда не поделится своими бессчетными тайнами. Я вспомнил свой давешний разговор с Гиттой. Она дала понять: все, что я знал о Кагуэлле, лишь верхушка айсберга.

Через час мы тронулись. Вайкуна и обе половинки тела Родригеса были помещены в гробы-холодильники и погружены в машину, которая шла последней. До сих пор эти ударопрочные контейнеры служили для хранения пайков. Как и следовало ожидать, наша экспедиция перестала быть развлекательной поездкой. Разумеется, я и не считал ее таковой в отличие от Кагуэллы. Теперь, наблюдая, как он стоит на тропе и всматривается в даль и как вздуваются при этом мышцы на его шее, я почти физически ощущал его напряжение. Рейвич был совсем близко.

– Извини, что наехал на тебя, Таннер, – сказал Кагуэлла позже, когда мы остановились, чтобы починить турбину.

– Я бы все равно поступил так, как поступил.

– Но разве дело в этом? Я доверяю тебе, как брату. Доверял и раньше, и сейчас. Ты спас всех нас, когда убил Родригеса.

Впереди, над дорогой, порхала какая-то зеленая тварь с кожистыми крыльями.

– Я не