Вильсон повернулся и выбежал из избы, сильно хлопнув дверью и крича на ходу:

– Это возмутительно!

Он был взбешен до крайности.

Вильсон помчался к герцогу Вюртембергскому, жившему напротив. У герцога он застал принца Ольденбургского, Беннигсена и Ростопчина. Осторожный Ермолов предпочитал оставаться за кулисами. Решено было тотчас же идти к главнокомандующему обоим принцам и возражать против его свидания на аванпостах.

Дядя и шурин царя – молодые, еще не достигшие тридцати лет генералы – пришли с Вильсоном к фельдмаршалу. Английский генерал и немецкие принцы имели наглость пытаться решать судьбы России.

Михаил Илларионович согласился послать к Лористону князя Волконского. Фельдмаршал поручил Волконскому поехать на передовые посты, вызвать Лористона и спросить его, с какой целью он прислан. Если Лористон привез письмо Наполеона, то взять это письмо.

Опытный старый дипломат, Кутузов понимал, что если Лористон прислан Наполеоном для переговоров лично с фельдмаршалом, то он ничего не скажет Волконскому.

– А если Лористон не даст мне письмо: мол, приказано передать в собственные руки? – спросил Волконский.

– В таком случае скажите, что пошлете ко мне за приказанием. Но предупредите адъютанта, чтобы он возвращался как можно потише.

Волконский взял с собой штаб-офицера Павла Нащокина и поехал к аванпостам. Он вызвал Лористона. Лористон, видимо, ожидал поблизости, потому что быстро приехал к Волконскому. Французский генерал объявил, что послан императором Наполеоном для переговоров лично с фельдмаршалом и поэтому не может ни изложить цели своего посещения, ни передать Волконскому письмо Наполеона.

Волконский отправил Нащокина к Кутузову.

В это время к Лористону подъехал Мюрат, а к Волконскому – Милорадович и Беннигсен.

Беннигсен, только что осуждавший Кутузова за то, что он согласился на свидание с Лористоном на аванпостах, не выдержал характера: захотел показаться послу Наполеона там же. Это он сделал сам, не сказав ни Вильсону, ни прочим своим единомышленникам ни слова. Милорадович и Мюрат виделись ежедневно, и их встреча не представляла ничего особенного. Мюрат приветствовал Милорадовича как старого приятеля.

– Ну, долго ли еще будет продолжаться эта ненужная война? – широко улыбаясь, спросил он Милорадовича.

– Не мы начали войну, – ответил с достоинством Милорадович.

– Как король неаполитанский, я нахожу, что ваш климат суров для нас!

– Простите, ваше величество, но мы не приглашали вас к себе, – парировал Милорадович.

Это была их ежедневная, обычная словесная дуэль.

Беннигсену хотелось бы тоже вступить в разговор, но князь Волконский строго заметил:

– Господа, неудобно! Поедемте в главную квартиру!

Он сказал Лористону, что в ожидании ответа фельдмаршала целесообразнее всего каждому из них вернуться к себе в лагерь. И первый подал пример, поскакав к Тарутину.

Беннигсену волей-неволей пришлось последовать за Волконским.

Кутузов стал готовиться к встрече с Лористоном. Войска в Тарутине стояли очень скученно, лагерь был тесен. Фельдмаршал приказал некоторым корпусам расположиться за лагерем и всем войскам к вечеру разложить побольше костров, петь песни, а музыке играть.

В лагере и без того не было скучно – все радовались, что Наполеон шлет к фельдмаршалу посла: значит, хочет мириться.

– Наша берет!

– Подавился Москвой, бродяга!

– Нехолодно встретила его матушка Москва!

– Опалила крылья французским орлам!

– Скоро погоним гостей домой – больно засиделись у нас!

Кутузов не торопился. Уже стемнело, а он все не слал за Лористоном коляски.

– Ничипор, а ты мой парадный мундир взял? – спросил он у денщика.

– Узял, ваше сиятельство. Тiльки еполеты старэньки, новые прозабулы узять! – виновато чесал он голову.

– Эх ты, макытра! Ну попроси у кого-нибудь. Вон у Петра Петровича. У него, наверно, найдутся.

Коновницын дал свою новенькую пару эполет, и Кутузов впервые за всю кампанию надел парадную форму.

Кутузов не захотел принимать Лористона в той избе, где стоял сам. Освободили маленький домик под горой недалеко от реки Нары, который занимал только что уехавший из армии Барклай. В домике помыли пол, поставили у самых окон («Пусть все видят, что я буду делать!» – сказал фельдмаршал) стол и две скамейки.

Наступил вечер.

Тарутинский лагерь сиял огнями бесчисленных костров. Если судить по ним, то русская армия была тысяч во сто. В лагере стояло веселье – смех, песни, музыка.

– Что он тянет? Это какая-то новая кутузовская уловка! – возмущался нетерпеливый Вильсон.

Он никак не мог постичь замыслов и планов Кутузова.

Наконец в девять часов фельдмаршал отправил князя Волконского за гостем.

– Господа, если с Лористоном приедут французские офицеры, то прошу вас ни о чем другом с ними не говорить как только о погоде! – предупредил всех своих штабных Кутузов.

Михаил Илларионович сидел в избе у стола, на котором горели в подсвечниках две свечи.

Коновницын, Ермолов, оба принца и Вильсон стояли у порога, возле печки. Никто из них не смел сесть на единственную свободную, предназначенную для Лористона скамейку – главнокомандующий и не предлагал этого. Коновницын и Ермолов пришли по службе – мало ли что может понадобиться главнокомандующему! А Вильсон явился непрошеным и привел молодых принцев только затем, чтобы русский фельдмаршал не забыл, что за каждым его движением и словом следит недреманное око царя и всесильной Англии.

Беннигсен демонстративно отсутствовал.

Михаил Илларионович был весел, вспоминал французских послов в Петербурге – Коленкура и Лористона, как о них остроумно отозвался Александр Львович Нарышкин. Когда послом в Петербург был прислан вместо отозванного Армана Коленкура Батист Лористон, Александр I спросил у Нарышкина, кто из них лучше, Александр Львович ответил: «О ваше величество, батист всегда тоньше коленкора!»

– Посмотрим, верно ли это, – улыбался Кутузов. – Каков missus Dominicus?[175]

В половине одиннадцатого вечера приехал с Волконским Лористон. Он был один, без сопровождающих.

Михаил Илларионович не знал его, только слышал восторженные отзывы Катеньки об исключительном такте Лористона и его умении очаровывать собеседника.

Перед Кутузовым стоял высокий, стройный генерал. Его лицо, с прямым, немножко длинным носом, было приятно. Густые каштановые бакенбарды обрамляли лицо, делая его круглее. В мягких манерах, ловких движениях Лористона сквозила кошачья повадка. Михаил Илларионович сразу увидал: Александр Львович прав. Коленкур прямолинейнее и проще, а это настоящий дипломат.