— А лифляндское более тяготеет к прусским порядкам. Однако простонародье настроено иначе, и жители Эзеля даже составили народное ополчение в пользу России.

— Достаточно! Вы видели Разумовского?

— Да, — отвечал Эренстрем, — Разумовский гулял в толпе на набережной Стокгольма, и я был удивлен, какие у него приветливые отношения с офицерами флота вашего величества.

— А с кем гулял он? — спросил герцог Карл.

— С ним была красавица Вреде.

Король с братом стали смеяться, Густав сказал:

— Се sont les crimes d'amour (это любовные проказы), и нас они не касаются, хотя Разумовского пора бы уже высечь, а потом вытолкать в три шеи за море. Поздравьте меня, Эренстрем: я заключил договор с турецким султаном, Пруссия и Англия без ума от моей решимости… Хотя, — добавил король, — барону Нолькену не мешало бы отрубить голову за то, что он неверно информировал меня о достоинствах русского флота…

Возле пояса короля болталась кривая турецкая сабля, подаренная ему не султаном, а русской императрицей. За «кавалерским» столом Эренстрем обнаружил у себя под тарелкой листовку, в которой шведов призывали не переходить границы с Россией, война с нею называлась преступной, а зачинщики этой войны должны быть судимы. Такую же листовку Эренстрем нашел у себя под одеялом, утром они покрывали палубы кораблей, лежали на сиденьях придворных экипажей… Он обратился к герцогу Карлу с вопросом — что это значит?

— Это проделки Спренгпортена и его компании финляндских сепаратистов… Увы, ненависть к королю стала невыносима! Всюду открыто говорят, что моего брата следует держать в замке Або, как держали Эрика Четырнадцатого, пока он там не умрет.

Эренстрем заметил, что офицеры едва кланялись Густаву III, избегая общения с ним. Да, король хорошо подготовил страну к войне дипломатически, но не учел настроения шведов. Не тогда ли и начала складываться в сознании шведского народа идея «вечного нейтралитета»? В конце июля Оксишиерна вызвал Разумовского, велев ему убираться из Швеции ко всем чертям.

— А в наказание за то, что наш посол Нолькен тащился по грязи через Польшу и Штральзунд, вы отправитесь бурным морем…

Для посла и его свиты шведы выделили старую яхту, но не дали ни лоцмана, ни матросов. Андрей Кириллович сказал коллегам и женам их, чтобы они положились на него:

— Я ведь начинал жизнь в мундире флотского офицера, и я сумею провести корабль до Любека…

Чиновники русского посольства, неопытные в морских делах, с трудом поставили паруса, посол занял место возле штурвала. Разумовский (под видом морской болезни, измучившей посольских дам) завел яхту сначала в порт Висби, где из дипломата превратился в шпиона, нагло изучая оборону шведского побережья. Из Висби его со скандалом выдворили только под осень. Перед ним лежало штормовое море, он снова стоял у штурвала… Этим плаванием Разумовский искупил многие свои прегрешения!

Екатерина приняла посла даже сурово:

— Я ведь догадываюсь, что графиня Вреде была лишь для отвода глаз… Я жду признания. Назовите имя той дамы, которая была подлинной героиней вашего стокгольмского романа.

— Я надеюсь, нас никто не слышит?

— Слушаю одна я.

— Это была… шведская королева Магдалина.

— Ну, я так и думала. — Екатерина ничем не стала награждать Разумовского. — Вы что-нибудь желаете, граф?

— Вернуться в Вену, где изнывает моя юная невеста.

— Я причислю вас к венскому посольству. Езжайте…

Там он и остался до самой смерти — послом России, а Вена, благодаря его расходам, обрела мост Разумовского, площадь Разумовского, композиторы Гайдн и Бетховен нашли в нем хорошего друга… Можно восхищаться этим удачливым человеком, но нельзя любить его, ибо Разумовский не любил Россию!

Когда в Финляндии случился голод и Швеция ни единого зернышка финнам не отсыпала, Россия открыла для соседей свои хлебные закрома, а финны добро помнили. Теперь финские егеря, главная ударная сила армии Густава III, отказывались стрелять в русских солдат. А шведские офицеры не мирились с заносчивым абсолютизмом своего короля. Что им эфемерная слава Карла XII, если они от дедов своих понаслышались, до какого истощения довел он страну бесполезной борьбой с Россией! Магнус Стренгпортен образовал тайный «Орден Валгаллы», вокруг него собирались все недовольные. В финской деревушке Аньяла конфиденты составили обращение к русскому Кабинету, прося покровительства России для Финляндии…

— Грех, конечно, так думать о своем же брате, — сказала Екатерина, — но этого фуфлыгу обязательно прикончат, как прикончили темной ночью и его славного предка Карла Двенадцатого. Чтобы победить Швецию, Россия уже не нуждается в новой Полтаве!

Павел еще гостил на фронте, а его «Громила Шумиловна», оставаясь в тылу, изображала жену народного героя. Граф Валентин Мусин-Пушкин взмолился перед Екатериной, чтобы отозвала сына из армии, ибо цесаревич мешает воевать, делая безрассудные распоряжения, а во время «шармютцелей» (перестрелок) он еще и подпрыгивает, «намереваясь поймать пули, пролетающие над его головою». Екатерина была мамочкой безжалостной:

— Пусть попрыгает — может, какую и поймает…

Безбородко предупредил ее об ухудшении дел в Европе:

— Дания, связанная с нами альянсом, выступила противу Швеции, но послы в Копенгагене, прусский и английский, грозят королю датскому, что, ежели не поладит с Густавом, они сами войну Дании объявят… Король хвост и поджал.

— Хорош союзник! Что еще новенького?

— Все старенькое. Маркиз Луккезини способами макиавеллиевскими склоняет вельмож варшавских к союзу с Пруссией, а бедные жители Данцига столь ослаблены в торговле налогами, что терпеть убытки более не в силах и соглашаются отдаться под владычество прусское…

— Этого нельзя допустить! А сам-то как думаешь?

— Хорошо бы нам перетянуть на свою сторону Феликса Щенсны-Потоцкого, столь влиятельного в кругах Варшавы.

— А чем привлечь? У него своих денег куры не клюют.

— Вот я и думаю — чем, если он так богат?..

Румянцев не возвышением Потемкина был оскорблен, а тем, что, Потемкина возвышая, его, Румянцева, постоянно унижали. В этой войне, отрешенный от главной стратегии, он прикрывал Екатеринославскую армию, чтобы турки не могли прийти на выручку осажденному Очакову. Петр Александрович (это правда!) месяцами не слал реляций Екатерине, которая открыто шельмовала его, третируя всячески, о рапортах фельдмаршала она при дворе говорила, что они, «кроме вранья, ничего не содержат…».

Осенью Безбородко предупредил Екатерину:

— Герцог Карл Зюдсрманландский отъехал к Нсйшлоту, где начал изыскивать тайные способы для личных переговоров с нашим наследником Павлом Петровичем: масон льнет к масону.

Вот тогда Екатерина срочно отозвала сына с войны.

— Нельзя двум масонам встречаться! Ясно же, что сойдутся они там не как враги, а как братья по духу масонскому…