–

8 января

Вчера вечером я была пьяна, а муж совсем опьянел. Он назойливо приставал ко мне, чтобы я поцеловала его в веки, чего давно уже не было. Меня так развезло от коньяка, что я безвольно уступила. Все ничего, если б я невзначай не взглянула на его лицо без очков. Отвратительное зрелище! Целуя его в веки, я обычно зажмуриваю глаза, но прошлой ночью я их приоткрыла. Лицо с оловянно лоснящейся кожей нависало надо мной, огромное, точно с широкоформатного экрана. Меня всю затрясло. Я чувствовала, что бледнею. К счастью, муж сразу нацепил очки, как обычно, чтобы пялиться на меня... Я, ни слова не говоря, погасила торшер, стоящий у изголовья. Муж протянул руку, пытаясь повернуть выключатель. Я отставила торшер подальше. «Ради всего святого, покажи еще разок, ради всего святого!..» – муж в темноте пытался нашарить торшер, но у него ничего не вышло... Не припомню столь продолжительных объятий.

Я яростно ненавижу мужа и столь же яростно люблю. В интимной жизни у нас разлад, но для меня это еще не причина, чтобы полюбить другого. Не в моем характере изменять привитым мне старомодным принципам супружеской верности. Меня несколько смущают его навязчивые, извращенные ласки, но я не могу не видеть, как страстно он меня любит, и чувствую себя обязанной хоть как-то его отблагодарить. Ах, будь у него прежние силы... Не понимаю, почему он так сдал? Если верить ему, всему виной я, моя ненасытная похоть, заразившая его и вынудившая утратить умеренность. Женщине, говорит он, все нипочем, а мужчина в любви работает головой, и это не может не отражаться на его физическом состоянии. Мне стыдно слышать о себе такое, но должен же он понять, что похоть у меня в крови, и ничего с этим не поделаешь. Если он действительно меня любит, пусть из кожи вон лезет, чтобы доставить мне удовлетворение. Одно только он должен усвоить: я не выношу этих его излишних, гнусных ухищрений: на мой вкус, подобные выкрутасы не только бесполезны, но, напротив, портят настроение, по своему складу я бы предпочла сочетаться тишком, по старинке, запершись в темной, глухой спальне, зарывшись поглубже в перины, не видя друг друга... Какое ужасное несчастье, когда вкусы супругов так решительно расходятся, и неужели нам никогда не найти взаимопонимания в этом?..

–

13 января

...В половинепятого зашел Кимура, принес сушеную соленую икру, присланную родичами. Втроем они болтали почти час, и он уже собирался уходить, когда я спустился и пригласил его поужинать вместе с нами. Кимура не стал отказываться. В ожидании ужиная поднялся в кабинет, Тосико занялась готовкой накухне, а жена осталась в гостиной. Никаких особых яств не было, только то, что оказалось под рукой – сушеная икра, которую принес Кимура в качестве закуски, и суси с карасем, купленные вчера на рынке женой,так что мы сразу перешли к коньяку. Жена не любит сладкого, ей нравятся соленья, особенно суси с карпом. Я вообще ем все, но до этих суси не большой охотник. У нас в доме никто, кроме жены, их и не ест. Кимура, родом из Нагасаки, хоть и любит соленую икру, от суси с карасем вежливо отказался... Он никогда прежде не приносил подобных гостинцев, но, видать, сегодня с самого начала рассчитывал, что его пригласят на ужин. Я плохо понимаю его нынешнее психологическое состояние. Кто его привлекает – Икуко или Тосико? На его месте я бы наверняка предпочел мать, невзирая на возраст. Но за Кимуру утверждатьне берусь. Возможно, он, напротив, нацелился на Тосико. Дочь явно не горит желанием выйти за него, так не замыслил ли он вначале завоевать расположение матери, чтобы через нее повлиять на Тосико?.. Но главное, чего добиваюсь я? С какой целью я нынче вечером удержал Кимуру? Мне самому мои поступки кажутся странными. Ведь еще не так давно,седьмого января, я испытал к Кимуре слабую (а возможно, не такую уж и слабую) ревность... Нет, это началось еще в конце прошлого года... Может быть, втайне я наслаждаюсь ревностью? Ревность всегда действовала на меня возбуждающе. В каком-то смысле она мне необходима и доставляет живейшее удовольствие. В тот вечер, возбужденный ревностью к Кимуре, я в кои-то веки сподобился удовлетворить жену. И понял – чтобы наша с женой интимная жизнь и впредь была полноценной, мне необходимо возбуждающее средство по имени Кимура. При этом я должен предостеречь жену, хоть это и само собой разумеется, чтотаким средством конечно же злоупотреблять нельзя. Но она может допускать сколь угодно рискованные ситуации. Чем рискованнее, тем лучше. Я готов сходить с ума от ревности. Пусть даже при случае жена заставит меня усомниться, не перешла ли она рамки дозволенного. Именно этого я от нее жду. Решившись на подобную откровенность, хочу убедить ее набраться смелости и пойти на это, чтобы возбуждать меня – ради своего собственного блага.

17 января

...Кимура куда-то пропал, но мы с женой теперь каждый вечер пьем коньяк. Стоит только предложить, она не знает удержу. Мне нравится наблюдать, как она изо всех сил пытается скрыть опьянение – сидит бледная, холодная. В таком состоянии в ней есть что-то невыразимо соблазнительное. Втайне я лелею мысль – напоив еедопьяна, уложить в постель, но она не дается. Напившись, становится все более раздражительной и даже не позволяет коснуться ног. Делай только то, чего хочется ей.

–

20 января

...Весь день болит голова. Не настолько, чтобы назвать похмельем, но вчера я, кажется, несколько перебрала... Кимура озабочен, что я раз за разом выпиваю все больше. В последнее время он перестает наливать мне после второй рюмки. «Может быть, хватит?» – спрашивает он. Муж, напротив, прямо-таки спаивает меня. Знает, что я не умею отказываться, когда мне предлагают, подливает и подливает. Но я уже достигла своего предела. До сих пор мне удавалось держаться невозмутимо, но когда пьешь, подавляя опьянение, потом тяжко. Надо быть осмотрительней...

–

28 января

...Сегодня вечером жена неожиданно потеряла сознание. Пришел Кимура, мы вчетвером сидели за столом, когда она поднялась, вышла из комнаты и некоторое время отсутствовала. «Не случилось ли чего?» – заволновался Кимура. Переусердствовав с коньяком, жена и прежде, случалось, покидала стол, скрываясь в туалете, поэтому я сказал: «Ничего страшного, сейчас придет!», – но она все не возвращалась, и Кимура, встревожившись, пошел на поиски. Вскоре он вызвал в коридор Тосико: «Боюсь, что-то не так»... Тосико сегодня, как обычно, все быстро умяла и была в своей комнате. «Странное дело, вашей матушки нигде нет», – сказал ей Кимура. Поискав, Тосико обнаружила, что мать уснула прямо в горячей ванне, уронив голову на сложенные на краю руки. «Мама, проснись!» – крикнула Тосико, но ответа не последовало. «Беда!» – прибежал ко мне Кимура. Поспешив в ванную, я взял запястье жены. Пульс едва прощупывался. Раздевшись, я влез в ванну и, обхватив жену, перетащил на деревянный настил в предбанник. Тосико обернула мать большим полотенцем и со словами: «Приготовлю постель», ушла в спальню. Кимура, не зная, как себя вести, мялся на пороге, пока я не окликнул его: «Ну-ка, подсоби!» Тогда только он, отбросив стеснение, вошел в ванную. «Надо поскорее ее обтереть, пока не простудилась, ты уж извини, нужна твоя помощь!» – сказал я. Сухими полотенцами мы принялись вдвоем вытирать мокрое тело. (Даже в это мгновение я не забывал, что «использую» Кимуру. Я предоставил ему верхнюю половину, а сам взялся за нижнюю. Вытер насухо ноги, даже между пальцами, и Кимуре велел сделать то же самое с руками. И все это время я беззастенчиво наблюдал за его жестами и выражением лица) Тосико принесла исподнее кимоно, но, увидев, что мне помогает Кимура, тотчас ушла, сказав: «Нужно сделать горячий компресс». Вместе с Кимурой мы натянули на Икуко кимоно и перенесли ее в спальню. «Если это церебральная анемия, лучше воздержаться от горячего компресса», – сказал Кимура. Некоторое время мы обсуждали втроем, не вызвать ли врача. Я склонялся к тому, чтобы послать за доктором Кодамой, хоть мне было неприятно выставлять перед ним жену в столь неприглядном виде. Однако зная, какое у нее слабое сердце, я все же вызвал его. Оказалось, и в самом деле церебральная анемия. «Ничего страшного», – сказал доктор, сделал инъекцию витакамфары и ушел. Было уже два часа ночи...