Почти всю свою жизнь я провела в больнице. Лишь два месяца назад меня выписали. А до этого вся моя жизнь ограничивалась больничной палатой. В этой стерильной тюрьме я жила с пяти лет. И всю эту жизнь я мечтала из нее вырваться. Училась. Мой выбор профессии был во многом эгоистичен. Мне хотелось вылечить, прежде всего, себя. И у меня получилось сделать это раньше, чем ожидали мои преподаватели. В шестнадцать лет.

Вот только выбравшись на свободу, я растерялась. Мир настоящий сильно отличался от того, каким рисовала себе его я.

Он был намного сложнее.

И ему не было до меня никакого дела.

Семья я оказалась не очень-то и нужна. Мама и папа, когда стало понятно, что быстро выздороветь их дочка не сможет, завели себе другую — более подходящую их положению, здоровую и красивую.

Сестра меня ненавидела. За сам факт моего существования. Не проходило и дня, чтобы она не устроила истерику с требованием вернуть меня туда, где я жила до этого. Думаю, родители с удовольствием отослали бы меня учиться куда-нибудь. Но образовательный минимум я завершила еще в тринадцать, а сейчас была лицензированным специалистом. Для этого пришлось пройти процедуру эмансипации. Чисто технически я считалась совершеннолетней. У меня есть свой собственный счет и средства, за которые мне нет необходимости отчитываться. Ведь моя работа неплохо оплачивается. И я могу позволить себе многое. Например, брендовые вещи к которым почти равнодушна. Это, как мне кажется, заставляет Лидию ненавидеть меня как-то совсем отчаянно.

Отец досадливо поджимает губы, а потом повторяет, что во всем виноват переходный возраст, а Лидия привыкнет. Мама молчит и прячет глаза. Почему? Мне кажется потому, что уже готова попросить меня уехать, лишь бы в ее семье снова воцарилось спокойствие. Останавливает ее лишь мнение окружающих. Мое возвращение домой стало в некотором роде событием. Родственники, друзья семьи, коллеги родителей, и даже малознакомые люди считают своим долгом раз в неделю позвонить, чтобы узнать о том, как у меня дела. Даже соседи, с которыми у моей семьи достаточно прохладные отношения, прислали букеты к моему приезду, а при встрече вежливо справляются о здоровье их «очаровательной девочки» и советуют больше гулять потому, как нет лучшего лекарства, чем свежий воздух. И сейчас объявить, что шестнадцатую девочку, которая только недавно оправилась после тяжелой болезни, фактически выставляют из дома, потому, как она не поладила с младшей сестрой… этого, просто, не поймут. Семейство Стат очень гордилось приверженностью традиционным ценностям. А вот так сразу выставить на улицу шестнадцатилетнего подростка на улицу… Мол, жила же ты как-то, доченька, без нас одиннадцать лет, и дальше проживешь. Нет, не поймут.

А мне, просто, интересно, когда и как родители укажут мне на дверь. Упрощать им жизнь, самостоятельно находя благовидный предлог для отъезда, мне не хочется. Горькая обида на них и на себя. За то, что не любили и с легкость заменили на другого ребенка. За свою глупую иррациональную веру в то, что они могут стать мне настоящей семьей.

И в то же самое время, я, наверное, до сих пор верю в чудо. Что они пожалеют о том, что бросили меня и смогут полюбить. Потому, что кроме них у меня нет почти никого.

Друзья. Можно ли назвать моими друзьями Лейлу и Роя? Наверное, нет. Они всегда были добры ко мне. Заботились. Опекали. Но были старше раза в два.

Можно ли назвать других детей, которые жили в больнице вместе со мной, хотя бы моими приятелями? Лет с восьми я старалась держать дистанцию. Проявляла вежливость, здоровалась, но не более того. Запрещала себе даже узнавать их имена. После того, как один за другим умерли приятели по детским играм. Так было легче. Да и учебе общение со сверстниками мешало. А у меня была цель. Я хотела стать врачом и вырваться, наконец, из больничной палаты.

Романтические отношения исключала моя болезнь. Соседи не просто так называли меня очаровательной. Потому, что даже самые отчаянные льстецы не могли назвать красивой. Я весила всего тридцать пять килограмм. Да, через пару месяцев атрофированная мышечная масса придет в порядок. Волосы отрастут, став гуще. Появится грудь и другие женские изгибы. А на щеках заиграет румянец. Гормональный коктейль подбирала я сама и была полностью уверена в результате. Но сейчас из зеркала на меня смотрит изможденный нескладный подросток. Чтобы повестись на такую, надо или быть извращенцем, или сильно удариться головой. Лишь в идиотских мелодрамах внешность не имеет значения. Я, как медик знала, что привлекательность предполагаемого партнера является одним из ключевых факторов формирования эмоциональной связи.

Можно сколько угодно убеждать себя в том, что у тебя все впереди или, что ничего по-настоящему ценного ты не потеряла. Но подсмотренная чужая жизнь больно резанула по натянутым нервам. Осознание, что куча вещей безнадежно утрачена. Как, например, школьная влюбленность. Потому что нормальной школы и не было-то никогда. Ну, и не возвращаться же за парту ради такой глупости.

Я тоже могла бы любить, ходить на свидания или даже расставаться с каким-нибудь парнем.

— Сожаления о несбывшемся отравляют настоящее и лишают будущего, — произнесла вслух фразу из моей любимой книги.

— Что ты там бормочешь, уродина? — Не так давно Лидия решила испробовать иную тактику выживания меня из своего дома. Все свободное от занятий время она таскается за мной и говорит гадости.

Я молчу. Мне даже немного любопытно, что она придумала и как далеко готова зайти.

— Как же я хочу, чтобы ты умерла! — шипит сестричка. — Все были бы счастливы, если бы ты умерла. Ты никому не нужна. Родители тебя не любят. Если бы любили, ты бы жила дома, а не в больнице. Но им было жаль тратить на тебя деньги.

Лидия улыбается. Она знает, что права. И я знаю. Ребенка с моим диагнозом можно было забрать домой, оборудовав всего одну комнату не слишком дешевой аппаратурой жизнеобеспечения. Такие траты страховкой не покрывались. Поэтому родители решили от них отказаться. И даже не потому, что у них не было таких денег. Просто тогда пришлось бы некоторое время экономить. Забыть о путешествиях. Но как можно не поехать на столь любимый отцом горнолыжный курорт Весты? Или отказаться от белоснежных