ру» пишут: роды — это ад, роды — это безумие, после кесарева болело все тело, такие разрывы, девочки, я плакала, эйфория и счастье, хочу еще, никогда в жизни, никогда.

Бессонница

У нее уставшее, но бдящее тело, как будто выброшенное на берег после шторма. Ребенок наконец заснул. Дети заснули в кроватке, два брата, она не может поверить, что это реально. Девочка так похожа на него.

Вокруг тихо. Вся палата завалена цветами. Муж лежит на кушетке, бойфренд дежурит под окном.

Ее ребенок в детском отделении. Она встает и, опираясь на стену, идет его искать. Сестра в коридоре останавливает ее и разворачивает обратно. Она плачет от бессилия и обиды.

Она кормит горячего младенца и плачет, пораженная его красотой. Ее ребенок не ест. Медсестра больно мнет ее грудь.

Она шепчет ему на ухо, нюхает его затылок. Его уши плотно прижаты к черепу. Когда она надевает шапочку, нечаянно подворачивает ухо. Вдруг это на всю жизнь? Проверить, дышит ли. Как брать его, чтобы не сломать?

Она то впадает в дрему, то снова просыпается, прислушиваясь: как он там?

Все ее тело болит, болит ее промежность. Она боится касаться себя, ей кажется, что вся она — сплошная рана.

Из нее течет кровь. Ее грудь становится твердой. К ней приходит молоко. Молоко так и не приходит.

У ребенка темные волосы, совсем нет волос, белесый пушок на голове. У него голубые глаза. Он красивый и беззащитный.

Она чувствует любовь, растерянность, тревогу, усталость. Любовь, растерянность, тревогу, усталость. Любовь, растерянность, тревогу, усталость.

Она раскололась, и ее осколок — дышит, плачет, корчится, производит на свет черные какашки. Его невозможно защитить, спрятать, укрыть от всего, что есть вокруг: сквозняки, инфекции, падения.

Угрозы таятся внутри него, как будто заложенные ей, матерью, в него изначально: отрыжка, маленький вес, порок сердца. Виновата ли я? Спрашивает она себя. И не знает ответа.

Она вспоминает легенду о небесной женщине, которая жила на небе и была низвергнута оттуда ревнивым мужем, когда тот узнал, что она беременна от любовника — северного ветра. Женщина упала и умерла, а из ее чрева, рук, ног, головы, зубов проросли растения: зубы стали кукурузой, голова — тыквой.

Она фотографирует его, пока тот спит, она смотрит на него, пока он бодрствует. Есть ли в мире что-то еще, кроме него?

Домой они вернулись на четвертый день, ребенок кричал, дом казался опасным и неприспособленным. Леша убрался на кухне, помыл полы и туалет, поставил на стол букет цветов.

Муж позвал гостей — бабушку, тетю, друга. Она стоит у плиты, у нее болит живот, у нее болит голова, она не знает, куда ей деться.

Она почти не встает с кровати, встает только в туалет. Она и ее ребенок. Она никогда так долго не оставалась без телефона.

Первые несколько недель был муж, а потом он исчез — работа. И вот она один на один с неловкостью и смертностью этого маленького существа. Со своей болью. А еще с какашками, грязью, тарелками и бельем. Загрузить стиралку, развесить вещи, погладить вещи. Помыть пол и игрушки.

Первые два месяца он только плакал и спал. Ел и плакал. Первые два месяца они почти всегда спали, я даже не поняла, где обещанные концерты. Через две недели у меня случился лактостаз, температура под сорок, я не могла открыть глаза. Меня положили на операцию.

Рука и грудь — это все, что от меня осталось. Помыть, дать поесть. Эти кровавые соски — хуже родов. Ребенок ест жадно, но каждое прикладывание к груди — адская боль. Боль. Болит спина, болит грудь и соски, болит голова. Болит, будто обнаженное, сердце.

Сна нет, он остался где-то в другом измерении. В том мире, где есть часы отдыха, эти бездумные прогулки по магазинам, теплые ванны по утрам, медитации над блокнотом.

Он считает, что я ничего не делаю целый день.

Он постоянно кричит, просто постоянно. Я отпросилась у мужа вынести мусор, вышла на улицу, а он все равно кричит. То есть что, галлюцинации?

Кто эта женщина с немытой головой, кто эта женщина, которая смотрит телефон, пока ее ребенок плачет? Кто это женщина, равнодушная к красоте этих божественных щек? Кто эта женщина, готовая накричать на младенца?

Кто я, думает певица с миллионом подписчиков в инстаграм.

Кто я, думает молодая женщина на грани послеродовой депрессии.

Кто я, думает женщина в белой футболке, с короткими волосами и серьгой в носу.

Кто я, думает мужчина, который ушел в отпуск и вместе с женой разгребает грязные пеленки, укачивает и нянчит.

Кто я, думает она, глядя на сына, глядя на дочь — ребенок требует всего ее времени, всего ее сердца, а у нее его нет, ни сердца, ни времени. И когда она достает то, что имеет, то ей кажется, что этого недостаточно.

Я — мать, думает она.

Я — чудовище, думает она.

Я — никто, думает она

Я — богиня, думает она.

Это все — не я, думает она.

Случайность

Подруга берет академ и помогает с ребенком. Подруга приходит навестить и, глядя на ее заплаканные глаза, говорит — хватит, тебе нужна няня. Муж уговаривает ее пойти к психиатру. Мама гладит ее по голове и говорит, что все пройдет.

Случайно она натыкается на историю, похожую на ее. Случайно знакомится с мамой на детской площадке. Случайно ей пишет заказчик с прошлой работы. Попробуешь? И она пробует.

Она впервые надевает слинг и идет с ним в парк, в метро, в музей. Кормит на детской площадке, пишет пост про кесарево сечение, делает фотосессию в захламленной квартире, пьет антидепрессанты.

Впервые оставляет ребенка с няней; задыхаясь от страха, пробует дать смесь. Она нарушает правила и надевает на ребенка один слой одежды, а не два. Она берет подработку и отправляет заказчику работу, пока ребенок спит. Ей страшно подходить к микрофону. Она переписывает старую песню и, когда поет ее, плачет. Неужели и это — я?

Она больше не кормит грудью. Она наладила грудное вскармливание. Она спит с ребенком в одной кровати, отселила его в свою кроватку. Она становится увереннее, она знает, чего хочет. Она призналась себе, что ничего не понимает.

Она благодарна, что муж заказывает ее любимую еду и остается дома с ребенком, чтобы она могла сходить на вручение грэмми / на массаж / за покупками.

Она записывается на курсы и