РКП и ПУР для сведения. Секретарь П.К. Москвин». (Что-то смутно помнится о кознях зиновьевцев.) Ничего не попишешь, чего нет, того нет. Я имею в виду пролетарское происхождение (извините, «подход»). Впрочем его отсутствием блистало большинство тогдашних руководителей высоких уровней.

Наконец, 1922, родители оказались в Москве. Здесь мать продолжала работать — сначала в ЦК, потом нотариусом в суде. Отец: ЦК, секретарь у т. Куйбышева. Опять же помнится слышанное о нелегком характере Валериана Владимировича. Затем по январь 1925-го — зам. председателя общества «Транспорткож» НКПС. Наркомом путей сообщения был тогда Дзержинский. Напомню, что в период 1922–1924 гг. отец учился в МВТУ. Стало быть, это происходило без отрыва от работы. Тем не менее студенческие дела шли неплохо. В семье, много лет спустя, вспоминали о дружеском шарже стенгазеты, где длинноногий Жуковский был изображен перешагивающим через курсы.

Одно время в МВТУ трудилась и мать — техническим секретарем парткома.

В 1923–1924 гг. проходила партийная дискуссия. В защиту внутрипартийной демократии выступил Троцкий с приверженцами. Установка же руководства требовала абсолютной консолидации. Естественно, эти вопросы обсуждала и парторганизация МВТУ. На собрании от ЦК против платформы Троцкого выступал Бухарин, причем очень проникновенно.

При общем голосовании отец поднял руку за резолюцию троцкистов. Видимо, их аргументы звучали убедительно, так как на том собрании троцкистов поддержало большинство.

В ближайшую ночь за отцом приехал мотоциклист от Дзержинского. Подробности последовавшей беседы мне неизвестны, но результат был налицо: отец возвратился на официальную позицию.

Упомяну, что секретарем парткома МВТУ в то время работал Маленков. Однако, числясь формально первым лицом партколлектива, он фактически не мог претендовать на соответствующий авторитет. В числе студентов имелись коммунисты с дореволюционным стажем, активные участники гражданской войны, и естественно, что у них личность молодого (с 1920 г.) партийца Маленкова, не имевшего ни особых заслуг, ни выдающихся способностей, пиететом не пользовалась.

Об эпизоде с «неудачным» голосованием мне пришлось неожиданно подумать году в 1936-м, когда при очередной встрече с отцом я поделился новейшим достижением уличного мальчишеского фольклора: «троцкист-рецидивист». Мачеха засмеялась, отец же, скорее, нахмурился. Я понял, что совершил бестактность.

Заметным коммунистам долго учиться не давали. Так и отца назначили зам. зав. Иностранного отдела ВСНХ СССР, после чего на три года отправили в Берлин уполномоченным Президиума ВСНХ при торгпредстве.

Грудным ребенком я вместе с матерью переехал к главе семейства из Москвы в Берлин (1925). Там мы и зажили. Я рос на руках у прибывшей вскоре бабушки (со стороны мамы), в помощь которой еще наняли фройляйн Шарлотту. Так получилось, что первым языком, на котором я начал говорить, был немецкий.

Мать, пользуясь надежным «прикрытием» дома, поступила на службу в представительство Нефтесиндиката. Кстати, по словам матери, руководитель синдиката Певзнер был прототипом фадеевского Левинсона из «Разгрома».

В 1928 г. отца назначают председателем правления вновь организуемого акционерного общества «Цветметим-порт»; располагалось это учреждение в здании Камергерского переулка, где ныне обосновалась Академия живописи, ваяния и зодчества.

Таким образом, вся семья вернулась в Москву. Нам четверым были предоставлены две смежные комнаты общей площадью 50 кв. м в квартире на улице Грановского (ныне — Романов переулок). Тогда еще не забыли старого названия улицы — Шереметьевский переулок, замененного в двадцатом году.

Послужной список матери обогатился должностью управделами исполкома МОПРа (международная организация помощи борцам революции), которому принадлежал четырехэтажный дом 4 в Газетном переулке; это здание сейчас отошло к МВД. Там часто бывали такие деятели, как Эрколи (Тольятти), Пик, Ульбрихт, Гротеволь, румын Патрашкану… Возглавляла организацию представительница известной семьи Стасовых Елена Дмитриевна, видная коммунистка.

В 1930 году родители развелись, хотя приязненные отношения сохранили. Отец женился на выпускнице химфака МВТУ, где они ранее и познакомились; она была моложе отца на 10 лет. Затем его снова послали в Берлин, заместителем торгпреда (с одновременным вводом в коллегию Наркомвнешторга), должность по тем временам видная, достаточно сказать, что информация о подобных назначениях помещалась в центральных газетах. Спустя некоторое время к нему присоединилась Лена с новорожденной дочерью Наташей.

К моменту перевода отца в Берлин там торгпредом работал Любимов, который сам выдвинул Жуковского на новую должность и провел это соответствующим решением ЦК ВКП(б). Не всегда беспрепятственная, процедура назначения в данном случае особых сложностей не представила благодаря рангу ходатая. Член партии с 1902 г., Исидор Евстигнеевич, наряду с торгпредством, не только состоял зам. наркома внешней и внутренней торговли, но и, главное, был членом ЦК.

В Берлине отец его уже не застал, а приступил к работе с вновь назначенным торгпредом И.Я. Вейнером. Любимов же занял пост-наркома легкой промышленности СССР, затем случилось повторное (третий раз подряд) избрание членом ЦК на очередном, 17-м съезде партии, а конец дистанции, 1937, ознаменовался известным финишем с клеймом «врага народа».

В 1931 году мама поступила учиться в Московский авиационный институт, МАИ. По рекомендации Московского комитета партии ее зачислили «парттысячницей», таким образом она вошла в группу студентов-коммунистов, которые были приняты и учились на льготных условиях. Очевидно, требования к парттысячникам предъявлялись не слишком строгие, иначе вся затея потеряла бы смысл, так как эти тридцатилетние студенты пришли в институт после большого перерыва в учебе, да и не все имели хорошую подготовку.

Перебирая в памяти товарищей матери, должен сказать, что эти люди не походили на студентов, злоупотребляющих особыми правами, скорее то были труженики, добросовестно относившиеся к учебе, уделявшие немало времени неизбежной общественной работе и лишенные чрезмерных запросов к материальным условиям жизни.

Стипендия парттысячницы составляла сумму, достаточную, чтобы жить с семьей не хуже многих других. Разумеется, помогал нам и отец.

Его в июне 1933 г. отзывают в Москву, предоставляют длительный отпуск, а в октябре назначают заместителем начальника Импортного управления Наркомвнеш-торга.

Дальнейший крутой подъем карьеры датируется февралем 1934 г., когда на XVII съезде отца выбрали членом одного из четырех руководящих органов партии — Комиссии партийного контроля. Это выдвижение имеет свою предысторию.

У отца обнаружились некоторые разногласия с наркомом внешней торговли Розенгольцем. Суть дела сводилась к тому, что отец считал целесообразным предоставление ответственным работникам большей свободы действий с тем, чтобы они могли в необходимых случаях, без промедления, самостоятельно заключать сделки с иностранными фирмами. Хотя с тех пор много воды утекло, мне кажется, уместность подобного требования лучше всего проиллюстрировать (если, конечно, в этом вообще есть необходимость) примером из советского прошлого, когда, предпринимая неожиданные большие закупки пшеницы в Канаде, советские организации потеряли время на предварительные зондировочные акции. Слухи о предстоящих закупках распространились быстро, и в результате соглашение пришлось заключать по новым, резко возросшим ценам.

Свое мнение отец изложил в письме, которое направил Лазарю