Лука упал на колени, понимая, сколь глубока его вина.

– Но у меня же ничего плохого и в мыслях не было, – прошептал он, поднимая глаза и вглядываясь в скрытое тенью лицо инквизитора. – Мне просто стало интересно, а потом я произвел некоторые расчеты, и наш настоятель случайно нашел листок с этими расчетами, и я… – Он внезапно умолк.

– Настоятель вашего монастыря вполне справедливо обвиняет тебя в ереси и в том, что ты занимаешься недозволенными исследованиями, а также неверно цитируешь Библию, используя ее в своих личных целях и читая Священную Книгу без наставника. К тому же, по его словам, ты проявляешь непростительное свободомыслие, без разрешения и в неурочное время берешь в библиотеке книги, в том числе запрещенные… – Инквизитор помолчал, а потом продолжил зачитывать вслух список прегрешений, совершенных Лукой, то и дело строго на него посматривая. – Но хуже всего то, что ты проявляешь преступное свободомыслие! Ведь, поступая в монастырь, ты поклялся соблюдать тамошний устав и придерживаться определенных представлений и верований, откуда же вдруг подобная самостоятельность?

– Я виноват, простите меня, – пролепетал Лука.

– Церкви не нужны люди, проявляющие излишнюю самостоятельность мышления.

– Я знаю, – еще тише сказал Лука.

– Ты давал обет послушания – обет, прежде всего запрещающий всякое свободомыслие.

Лука совсем повесил голову: ему оставалось лишь ждать вынесения приговора.

Пламя свечей вдруг заплясало на холодном сквозняке – видимо, кто-то приоткрыл входную дверь.

– И что, тебя всегда одолевали подобные мысли? Насчет чисел?

Лука кивнул.

– Есть ли у тебя в монастыре друзья? Ты с кем-нибудь обсуждал свои… открытия?

Лука покачал головой.

– Нет, этого я ни с кем не обсуждал.

Инквизитор заглянул в свои заметки.

– Но у тебя ведь, кажется, есть приятель по имени Фрейзе?

Лука впервые за все это время улыбнулся и воскликнул:

– Да он просто у нас в монастыре на кухне прислуживает! Чем-то я ему сразу приглянулся, с самого первого дня. Мне, когда я в монастырь поступил, всего одиннадцать лет исполнилось. Да и сам он был всего года на два постарше, но почему-то сразу решил обо мне заботиться, говорил, что я слишком худой, что я и одну зиму там не протяну. И за каждой трапезой приносил мне добавку. Он, правда, всего лишь на кухне повару помогает.

– Братья или сестры у тебя есть?

– Нет, я один во всем свете.

– Скучаешь ли ты по родителям?

– Да, очень.

– Чувствуешь ли ты себя одиноким? – Этот вопрос прозвучал как очередное обвинение.

– Да, пожалуй. Я чувствую, что остался совсем один, если вы об этом спрашиваете.

Инквизитор задумался, поднеся к губам кончик черного пера.

– А твои родители… – Пробежав глазами список вопросов, он вернулся к самому первому. – Они ведь, кажется, были уже немолоды, когда ты родился?

– Да, – с удивлением подтвердил Лука. – Да, это правда.

– И люди, по всей вероятности, удивлялись: как это у таких старых супругов вдруг родился мальчик, да еще такой хорошенький и умненький?

– У нас ведь очень маленькая деревня, – пробовал защищаться Лука. – Людям там только и остается, что сплетничать.

– Но ты ведь и впрямь хорош собой. И явно неглуп. Но твои родители отнюдь тобой не хвалились, не выставляли тебя напоказ, а, напротив, все больше дома держали, верно?

– Мы трое были очень близки, – ответил Лука. – У нас сплоченная маленькая семья. Мы никогда никому беспокойства не доставляли. И всегда жили очень тихо и замкнуто.

– Но почему в таком случае родители отдали тебя церкви? Может, им казалось, что в лоне церкви ты будешь в большей безопасности, чем дома? Или, может, они опасались какого-то особого дара, которым ты обладаешь? Может, из-за этого дара тебе и была необходима защита церкви?

Лука, по-прежнему стоя на коленях, неловко поерзал: ему было неудобно.

– Не знаю, – честно признался он. – Я же тогда совсем ребенком был, мне едва одиннадцать исполнилось. Я не знаю, что мои родители на сей счет думали.

Инквизитор молча ждал продолжения, но Лука довольно долго молчал, потом все же признался:

– Они хотели, чтобы я получил образование и стал священником. Мой отец… – Голос его дрогнул и прервался, ибо он вспомнил своего горячо любимого отца, его седые волосы, его крепкие объятия, нежность и терпение, которое не раз испытывал его маленький шустрый сынок… – Мой отец очень гордился тем, что я сам научился читать и считать, справляться с самыми разными числами. Он-то даже читать не умел и полагал это умение великим талантом. А однажды через нашу деревню проходил цыганский табор, и я научился говорить на их языке…

Инквизитор сделал какую-то пометку и спросил:

– Так ты умеешь говорить на разных языках?

– Люди у нас в деревне считали, что по-цыгански я за один день говорить научился. Мой отец был уверен, что Господь ниспослал мне некий дар. У людей ведь бывают разные таланты, это не такое уж редкое явление, – попытался объяснить Лука. – Например, Фрейзе, мой приятель из кухни, отлично ладит с любыми животными, а уж лошади его и вовсе слушаются беспрекословно; он на любой может сразу верхом проехать. Вот и мой отец считал, что у меня тоже есть похожий дар, только насчет учебы. Ему очень хотелось, чтобы я стал не просто крестьянином, а добился в жизни чего-то большего.

Инквизитор устало откинулся на спинку стула, словно ему уже надоели рассуждения Луки. Похоже, он и так уже услышал более чем достаточно.

– Хорошо. Можешь встать.

Он заглянул в свой список, испещренный чернильными пометками, и, когда Лука с некоторым трудом поднялся с пола, сказал:

– А теперь я отвечу на те вопросы, которые, безусловно, роятся у тебя в голове. Я духовный предводитель некоего ордена, назначенный на этот пост самим святым отцом, папой римским, и я несу перед ним ответственность за деятельность нашего ордена. Тебе не нужно знать ни мое имя, ни название нашего ордена. По приказанию папы Николая V мы проводим различные судебные расследования, пытаемся раскрывать всевозможные тайны, ереси и грехи, по мере возможности выясняя их суть и по мере возможности оказывая им всемерное сопротивление. Мы составляем, если можно так выразиться, некую «карту страхов», свойственных жителям различных стран мира, и наши братья странствуют по всему свету – от Рима до самых дальних окраин христианского мира, – желая выяснить, о чем говорят люди, чего они боятся, с чем сражаются. Мы должны знать, по каким тропам в мире людей бродит дьявол. Ибо святому отцу известно, что близок конец света.