В приемном покое для пациентов имелось шесть отдельных боксов, отгороженных занавесками. В центре помещения располагался диспетчерский стол. Вокруг него сновали доктора, медсестры и техники — на первый взгляд хаотично, но этот танец был срежиссирован рукой невидимого хореографа. Каждый был занят своим делом.

У бокса номер четыре стоял еще один патрульный. Бэллард с Дженкинсом направились прямиком к нему. На рукаве у патрульного было три шеврона — по одному за каждые пять лет службы. Бэллард была хорошо с ним знакома.

— Смитти, док уже там? — спросила она.

Патрульный Мелвин Смит отвлекся от написания эсэмэски.

— Бэллард, Дженкинс, как житуха? — И продолжил: — Не, она там одна. Скоро заберут в операционную. Трещина в голове, отек мозга. Говорят, надо вскрыть ей черепушку, чтобы сбросить давление.

— Представляю, как ты расстроен, — заметил Дженкинс.

— Стало быть, она неразговорчивая? — спросила Бэллард.

— Уже да, — кивнул Смит. — Ее накачали снотворным. Собираются ввести в кому, пока отек не спадет. Слушай, Бэллард, как там Лола? Давно ее не видел.

— Лола в полном порядке, — сказала Бэллард. — Вы сами ее нашли или вас кто-то надоумил?

— Была наводка, — ответил Смит. — Кто-то позвонил, но, когда мы приехали, на парковке уже никого не было — только потерпевшая. Поначалу решили, что ей каюк.

— Вызвали кого-нибудь, чтобы оцепить место преступления? — спросила Бэллард.

— Не-а. Там все равно ничего нет, кроме крови на асфальте, — пожал плечами Смит. — Тело выбросили из машины.

— Смитти, ну что за бред! Нужно отработать по месту. Давай-ка пулей на ту парковку и ждите бригаду. Сидите в машине, заполняйте свои бумажки, или чем вы там занимаетесь.

Смит взглянул на Дженкинса. Как старший детектив, тот должен был подтвердить приказ.

— Она права, — кивнул Дженкинс. — Место преступления нужно оцепить.

— Вас понял. — Судя по тону, Смит счел это поручение пустой тратой времени.

Сдвинув штору, Бэллард вошла в бокс номер четыре. Потерпевшая лежала на кровати, с трубками в носу и в руках. Ее изуродованное тело было прикрыто зеленым больничным халатом из легкой ткани. За четырнадцать лет в полицейском департаменте Бэллард повидала немало жертв насилия, но такие серьезные раны обычно встречались лишь на трупах. Женщина была миниатюрной. Вес, если навскидку, не больше ста двадцати фунтов. Оба глаза полностью заплыли. Правая глазница, очевидно, сломана, перелом закрытый. Лицо справа обезображено опухолью, кожа содрана. Похоже, сперва ее жестоко избили, а потом волокли по какой-то шершавой поверхности. Не исключено, что по парковке. Наклонившись, Бэллард рассмотрела рану на нижней губе. Ее прокусили так, что губа развалилась надвое и теперь держалась на двух временных швах. Да, тут не обойтись без пластического хирурга. Если, конечно, потерпевшая выживет.

— Господи боже мой… — пробормотала Бэллард.

Она сняла с ремня смартфон, открыла приложение «Камера» и начала фотографировать: сперва все лицо, потом отдельные раны крупным планом. Дженкинс молча смотрел на нее. Он не впервые видел Бэллард за работой.

Расстегнув верхнюю пуговицу халата, Бэллард принялась изучать травмы на груди. Внимание ее привлекла левая сторона торса с четко очерченными синяками. Похоже, били не кулаком, а каким-то предметом.

— Глянь-ка, — кивнула Бэллард. — Кастет?

— Может, и кастет. — Дженкинс подался вперед. — Похоже на то. — И с отвращением отпрянул.

Джон Дженкинс служил уже двадцать пять лет. Бэллард знала, что он давно утратил остатки сострадания. Детектив он был неплохой — когда сам того хотел. В остальном же Дженкинс был похож на других ветеранов. Стремился лишь к тому, чтобы его оставили в покое и не отвлекали от служебных обязанностей. Здание полицейского управления в центре города называли полицейской администрацией, сокращенно ПА. Дженкинс и ему подобные расшифровывали эту аббревиатуру как «политический аппарат» или «политическая ахинея», кому что больше нравится.

В ночную смену обычно ставили тех, кто оказался в немилости у политиканов и бюрократов из управления. Дженкинс являлся одним из немногих добровольцев. У его жены был рак, и Дженкинс предпочитал дежурить по ночам, когда она спит — чтобы днем быть под рукой, если жене что-то понадобится.

Бэллард продолжала фотографировать. Груди потерпевшей также были повреждены, сосок правой прокушен, как и нижняя губа. Левая грудь была полной и круглой, правая — поменьше и плоской. Видимо, ударили так сильно, что под кожей лопнул имплант. Бэллард видела такое лишь однажды, и в тот раз жертва была мертва.

Осторожно застегнув халат, она проверила руки на предмет оборонительных ран. Ногти были сломаны и все в крови. Вокруг запястий — глубокие фиолетовые отметины. Значит, женщина была связана, и довольно долго. Речь о часах, не о минутах. Может, даже несколько дней, прикинула Бэллард.

Она сделала еще несколько снимков и лишь потом обратила внимание на длину пальцев потерпевшей, на расстояние между костяшками. Санта-Моника, Хайленд… Нужно было сразу сообразить, что к чему. Приподняв край халата, Бэллард убедилась, что перед ней мужчина — ну, в биологическом смысле этого слова.

— Проклятье! Только этого зрелища мне не хватало, — заметил Дженкинс.

— Вот это поворот! — усмехнулась Бэллард. — Если Смитти все знал и решил нам не рассказывать, скотина он последняя.

Сдержав вспышку гнева, она вернулась к работе.

— Когда мы уезжали из конторы, не обратил внимания, есть кто в отделе нравов?

— Ага. Там у них какая-то движуха, — ответил Дженкинс. — Какая именно, не знаю. Пистоль-Пит заходил в комнату для отдыха. Кофе варил.

Отступив от кровати, Бэллард пролистала галерею смартфона, пока не дошла до фотографии лица. Сбросила снимок Питу Мендесу из отдела нравов. Добавила текст:

Мендес был легендой «шестерки» — по разным причинам — увы, не всегда лестным. Почти все время он работал на спецоперациях отдела нравов. В молодости на него не раз цепляли прослушку и выпускали на панель: изображать проститута. Записи — штука важная: услышав их на допросе, подозреваемый, как правило, признаёт вину. Одна из этих пленок до сих пор пользовалась успехом. Ее включали, когда отдел провожал кого-нибудь на пенсию или собирался на вечеринку. Однажды Мендес стоял на бульваре Санта-Моника, и тут к нему подъехал потенциальный клиент. Прежде чем заговорить о цене, он задал Мендесу ряд вопросов: например, какова длина его пениса в эрегированном состоянии — само собой, другими словами.

Мендес ответил, что дюймов шесть.

Не сказав больше ни слова, разочарованный клиент укатил прочь. Через несколько секунд к Мендесу подрулил сидевший неподалеку сержант-куратор. Их разговор также остался на пленке.