совершила что-то очень необычное и важное. Внизу ждет отец. Девочка бежит и думает, что вот сейчас он ее обнимет, поднимет над собой и скажет: «Милая, ты такая молодец!». Она врезается в отца и, задыхаясь от быстрого бега и внутреннего восторга, начинает сбивчиво говорить: «У меня…Я…Мне…».

«Что ты там бубнишь? И носишься как угорелая! Хватит! Иди одевайся, сколько вообще можно тебя ждать?» — одергивает ее отец.

«Папа, — уже сквозь слезы и очень тихо, но еще не теряя надежды на похвалу — у меня пятерка». Первоклашка робко заглядывает в его глаза, надеясь увидеть хотя бы снисходительную улыбку. Как же дорога ей была его улыбка, как же редко она возникала на его лице, и почти никогда эта улыбка не была про нее.

«И ты решила, что это повод налетать на меня и сбивать меня с ног?»

Слова били в самую глубь маленького детского сердца и всю ее окутывал ледяной холод. Маленькая девочка вжала голову в плечи и понуро пошла в гардероб, смахивая слезы, чтобы отец не увидел.

А вот еще, 3 класс, и ее пригласили сыграть на концерте в Доме Ветеранов. Как же она тогда волновалась. И как же сильно нуждалась в его поддержке. Просто в теплых словах, что все получится, что ты в нее веришь и что ты гордишься. А не вот это: «Ага. Хорошо. На обратной дороге зайди в магазин».

На выпускной в начальной школе она уже шла без всяких ожиданий, потому что уже умела быть внешне спокойной и уверенной, сдерживая бурю чувств внутри. Быть сильной и не привлекать лишнего внимания — стало ее девизом.

Лишнего внимания… Да разве было оно лишним?! Нет. Оно было желаемым. Но таким не доступным. И поэтому да, я, конечно же, справилась сама, а ты как думал!

Письмо было брошено на стол, и от слишком сильного движения оно упало на пол. Не заметив этого, она прошла в ванную, нужно было успокоиться и умыться. Вода часто выручала ее в такие моменты, которых уже давненько не было. После умывания пришло небольшое облегчение, но перед глазами все еще стояла эта маленькая, такая сильная и такая одинокая девочка. «Надо попить чай» — возникшая мысль была новой попыткой к бегству от нахлынувших чувств.

***

Теплый чай, теплая вода, шоколадка сделали свое дело и принесли небольшое успокоение, хотя внутри еще ощущалась некоторая дрожь. Вернувшись в комнату, и увидев пустой стол она шутливо подумала: «Сбежал!». «Ах нет, вот же оно» — письмо обнаружилось на полу.

«Ты сделала даже больше, чем я мог себе представить. И тогда я понял, что ты не придешь, возможно, уже никогда.

Это «никогда» было таким огромным, бесконечным и страшным, что жить с ним стало невозможно, невыносимо. И тогда я стал думать, как быть. Я старомоден, как видишь, и поэтому пишу тебе письмо. Да, я думал и даже много раз набирал твой номер, но каждый раз останавливался и так и не смог нажать кнопку «позвонить». Я боялся. Боялся услышать, что ты ненавидишь меня. Но больше всего я боялся, что ты просто сбросишь вызов и не перезвонишь. И так и не смогу ничего тебе сказать.

Быть отвергнутым так, тихо и без объяснений — это невыносимо».

Это было очень непохоже на отца — показать свою уязвимость, свой страх. И сейчас у нее впервые промелькнула озабоченная тревога. Что-то случилось…

«Также невыносимо как оказаться одному в той ситуации, в которой нахожусь я.

Нет. Я не болен смертельной болезнью и не умираю, если можно назвать жизнью мое одинокое существование и, если нельзя назвать смертельной болезнью мою старость. Конечно же я никогда не думал, что буду вечно молодым и никогда не умру. Но я не думал, что быть одиноким стариком — это так…»

«Неужели мне его жаль? — с недоумением подумала она, — Ты получил то, чего добивался! Ты сам сделал это, САМ! Я не виновата в твоей одинокой старости!» Гнев и жалость смешались внутри. Ей казалось, что чувства, так хорошо спрятанные и так умело удерживаемые всю ее жизнь, сейчас готовы вырваться или разорвать ее изнутри. Внутри все «кипело», ей хотелось кричать, разорвать письмо или лучше сжечь и утопить его одновременно. Но любопытство и тревога взяли верх.

«Когда я окончательно осознал, что не смогу позвонить, я решил тебе написать. И даже если ты не ответишь, то я надеюсь, что ты хотя бы прочитаешь мое письмо. И у меня есть слабая надежда на то, что ты меня услышишь. Если нет, то я хотя бы выговорюсь. И не буду винить себя за то, что не сделал этот важный шаг — шаг навстречу к своей дочери.

Вспоминая день, когда ты ушла, я пытался найти причину. Сперва я оправдывал твой уход подростковым бунтом, потом твоим необузданным характером и лишь совсем недавно я понял, что причина всегда была ближе. Она всегда была во мне».

«Не может быть!» — удивление, смешанное со страхом. Она помнила отца всегда таким уверенным в себе. Таким сильным, знающим ответы на все вопросы. Это одновременно и злило ее, потому что не было места для ее мнения, и давало ей чувство безопасности. Да, именно чувство безопасности, уверенности в том, что завтра будет, и скорее всего оно будет лучше, чем сегодня. И сейчас появился страх от того, что эта уверенность, идущая от отца, дала трещину. «Что-то все-таки случилось. Конечно, ты же не можешь сказать на прямую, тебе нужно быть сильным!» — и ей снова захотелось плакать. «Я тоже как ты. Мне тоже всегда нужно быть сильной! Сильной и независимой! Как же это мешало мне, папа, если бы ты только знал! Как трудно было строить отношения, когда ты такая сильная. А с другой стороны, именно это помогло мне добиться всего, что у меня есть: карьеры, признания. И все же…Что случилось?»

«Я так и не справился с потерей твоей матери. Даже сейчас я не могу ни произнести, ни написать это слово…Я говорю, что она ушла. Как будто бы это все еще может что-то изменить.

Мне не хватало ее тогда, когда я не знал, что делать с 3-х годовалой маленькой девочкой, оставшейся у меня на руках. И мне не хватает ее сейчас, когда я не знаю, как восстановить разрушенные мной отношения. Она бы все сделала по-другому, и мы бы были все вместе. Многое могло бы сложиться по-другому, если бы…Но сложилось так как сложилось».