Петрович и Сергеич были добродушными смышлёными практичными людьми, но при этом верили в то, что на дне в Бермудском треугольнике нашли гигантскую нерукотворную сплошную стеклянную пирамиду.

Иван стал дружить с простыми мужиками, рыбачить, выпивать. Из интеллектуальных занятий осталась переписка с Жаном-Батистом. К лету он опять надеялся начать писать, но забросил: как-то все стерлось из памяти, даже любовные похождения. Он попытался найти сюжет в детстве, в молодости — но ничего не вспоминалось, душу заполняло приятное благодушное ленивое спокойствие.

Прошел еще один год. Друзья и дети навестили его по разу, но явно скучали с ним, он обижался и сам уже их не звал. Иван, которому уже прилепили прозвище Михалыч, отрастил неряшливую, все горло покрывавшую бороду, почти перестал убираться в доме, стал быстро превращаться в старика. Так прошло еще пара лет.

Однажды в глухую зиму к нему в дом постучали, это был Петрович: «Михалыч, тут люди-то тебя спрашивают. Не русские, вроде бы».

Боже мой, это был нелепо закутанный шарфом поверх куртки, похудевший и измученный Жан-Батист. С ним была так же одетая Малала. Михалыч искренне обрадовался и скорее позвал невиданных гостей в дом. Он много раз звал их в гости, но было что-то тревожное в приезде без предупреждения, в грустных замученных лицах обоих. На фото год назад лица были лоснящиеся, Малала полноватая, с блестящими черными волосами, с по-восточному избыточной косметикой, JB был чисто выбрит. А сейчас оба худые, у Малалы под платком волосы спутанные, с проседью, JB в неаккуратной бородке. Поели, сели у печки, выпили немного водки. Отвечая на встревоженный взгляд Ивана, JB рассказал, что они с Малалой оба больны AIDS — первой, наверно, от грязного шприца, заразилась Малала, а от нее он, JB. «Прости за хлопоты, мой друг, я очень хотел увидеть тебя и землю Ust-Koyva, которую ты так описал.» Одичавший от одиночества Михалыч заплакал.

Он был рад развлечению, заботился о гостях, водил их показывать Красный камень, учил подлёдному лову, познакомил с Петровичем и Сергеичем. Жан-Батист был напоминанием о прежней активной жизни, которой ему не хватало. Малала, хоть и ходила при посторонних мужчинах в платке и держалась молчаливо, была смешливая умница, говорила на двух языках, кроме афганского, она навела в запущенном доме Михалыча идеальный порядок.

Жан-Батист умер весной: он покашливал и слабел всю зиму. Михалыч добился похоронить гражданина Франции на койвинском кладбище. Над могилой на католическом деревянном кресте Михалыч сам написал: «Jean-Baptiste Martin (1981–2024)».

С Малалой возникла неловкая ситуация. Ей некуда было ехать и у неё не было денег. Сколько она могла оставаться у Михалыча на правах вдовы друга? Михалыч был благороден, не гнал ее и смутился, когда заметил по ее улыбкам, что она выбрала путь заплатить близостью за право остаться. Михалыч строго объяснил ей свой взгляд на женский беспринципный меркантилизм, но, по сути, не видел причин не жить с Малалой, как с женой. Выслушав его поучения, мудрая Малала умиротворенно улыбнулась и с этой ночи спала в постели с Михалычем. В отношении AIDS они проявляли осторожность.

Сейчас, когда Михалыч лежит в темной комнатке на продавленной кровати и тяжело дышит, он мало что помнит из жизни с Малалой в течение 15 лет со смерти JB.

Был период, когда он начал было записывать афганские легенды и был очень вдохновлен. Был период, когда Малала влюбилась в Петровича и чуть не ушла к нему, но не ушла и они с Петровичем остались друзьями. Были несколько лет, когда он судился с взявшейся из ниоткуда Эми Мартен (Мими) и когда победили, праздновала вся деревня (все были друзья) и на радостях напоили Малалу шампанским и убедили больше не надевать платок при мужчинах. Рыбачили, отмечали русские и афганские праздники, начало ледохода на Чусовой, дни рождения, поминали JB… Сейчас Михалычу всё неважно. Он чувствует, что он лишний в мире. Не понимает, зачем он, Ваня Рудаков — родился, жил, что-то делал. Его мучают усилившаяся привычная боль, духота, теснота, скука. Он с отчаянием сознает, что мучения ничем не будут вознаграждены, ничего не будет хорошего, до чего нужно только дотерпеть. Показалось, начали холодеть руки, накатил свинцовый страх, он хотел завизжать, но вышел только стон. Почему-то в комнате оказались какие-то люди, они молчат, кажется, он их задерживает, но разрешить эту неловкость можно только этой самой страшной вещью — его смертью.