Здесь не только хранилище книг, но и кладбище моих воспоминаний. Когда мы с Кириллом только-только познакомились — семь лет назад — он иногда приходил ко мне, и мы беззастенчиво целовались, вжавшись в какой-нибудь стеллаж так, что книжки выпадали на пол.

Сейчас их покою и порядку ничего не угрожает.

Я рисую довольно плохо, хотя и лучше, чем пою — пою так просто отвратительно. Но, раз уж моих рисунков всё равно никто не увидит…

Совет Одиннадцати отныне включает в себя помимо Его Величества, по-криофарски Вирата, ещё министров, казначея и двух стражей короны, проще говоря, королевских советников. Маги, серьёзно пострадавшие после вызванного проклятием восстания духов-хранителей, отделились, отстранились от королевской власти, королевского дворца и двора в частности и от мира в целом. Насколько я поняла, они обитают в той самой огромной пирамиде в центре Криафара, продолжая беречь покой хотя бы части с таким трудом выжившего мира. Несмотря на отсутствие погибшей голубоглазой Лавии, они по-прежнему называются Советом Девяти, хотя на самом деле их только восемь. Все они обрели бессмертие, точнее сказать, их можно убить, но они перестали стареть. Застыли в своём тогдашнем возрасте и уродстве, как в янтаре.

Магов я и рисую.

Варидас — слепой маг-прорицатель. Вместо глаз у него бурая полоса сожженной, словно бы оплавившейся кожи.

Вертимер — маг воды и земли, его кожа высохла, как камень, покрылась рубцами без поддержки родовых стихий, но за этим исключением он похож на пятнадцатилетнего подростка — после трагических событий его тело перестало взрослеть.

Варрийя — боевой маг, светловолосая женщина, которая могла бы считаться воплощением красоты и изящества, если бы вместо острых лезвий ниже локтей у неё были бы человеческие руки.

Вестос — маг воздуха с незаживающей дырой в груди.

Нидра — маг-менталист, потерявшая слух и голос, но владеющая телепатией и воспринимающая мир ментально.

Стурма — маг-целитель, которая не в силах излечить бесконечные язвы на собственном лице.

Тианир — старейший маг, весь в шрамах, будто сшитый из кусков препарированный труп.

Рентос — невидимый маг, в прошлом метаморф, вовсе потерявший тело.

… с ним всё гораздо проще, можно просто подписать пустой листок, да и все дела. Обожаю Рентоса.

— А-а-ань! — кричит Валя, и я вздрагиваю от неожиданности. А ещё — от какого-то нехорошего предчувствия. К сожалению, предчувствия редко меня обманывают.

* * *

— Чего голосишь? — я стараюсь говорить как можно беззаботнее, не обращая внимания на то, что в животе скручивается тяжёлый давящий холод. За время моего отсутствия в читальном зале появились посетители — Федор Иванович, обстоятельный старичок лет восьмидесяти, немного похожий на Льва Толстого, читающий исключительно старые подшивки газет, нервный молодой человек, сидящий в интернете за смешные сто рублей в полчаса — неужели у него нет ноутбука или смартфона? Или он толкает что-то противозаконное и боится, что по-домашнему ip-адресу его отследят? Вон как оглядывается, только что экран ладошкой не прикрывает… Незнакомый мужчина с дипломатом, седыми висками и потным лбом — такие у нас редкость.

Если Валя позволила себе повысить голос при читателях, значит, причина должна быть очень серьёзная.

— Что случилось?

— К тебе… — Валентина выдерживает драматическую паузу, как будто заканчивала ВГИК, а не филологический, — Приходил мужчина!

На секунду я представляю себе Кирилла.

Соскучился.

Осознал.

Пожалел.

Но тут же я понимаю, что Валя Кирилла прекрасно знает и никогда не назвала бы его абстрактным словом "мужчина". "Бывший", "козёл", "придурок", «абьюзер» — ещё куда ни шло, но мужчина…

— Чего хотел? — небрежно продолжаю я, выстраивая на столе регистрации хитроумную балансирующую конструкцию из линейки, двух ластиков и пустой катушки от ниток. Между делом кидаю настороженный взгляд на читателя с дипломатом.

— Я сказала через час подойти, — таинственно шепчет Валя. — Он тебя звал, мне ничего не сказал. Даже не представился.

— Ну так и сходила бы за мной, зачем ждать-то? Что-то не так? Как он выглядел?

По идее, у нас должно работать видеонаблюдение. Но это неработающая идея.

— Хороший мужик! Ну, на вид на самом деле так себе, очкарик и роста не хватает, но куртка прям натуральная кожа, и оправа крутая, и машина закачаешься, внедорожник, блестит!

Я подавила вздох. Когда Валя впадала в раж, филолог в ней уступал место какой-то косноязычной восторженной особе, которая, сказать по правде, нравилась мне куда меньше.

Ничего загадочного, ничего особенного. Просто какой-то левый мужик, которого озабоченная моей личной жизнью Валя сразу присмотрела на роль нынешнего, то есть будущего козла и абьюзера.

И всё-таки… я независимо уставилась в окно.

— Кто это, Ань?

— Откуда я знаю? Нет у меня знакомых очкариков на внедорожниках.

— Один уже есть.

— Может, он не вернется, — упрямо заявила я, в глубине души уже понимая — не может. Колокольчик прозвенел оглушительно громко, а шаги прозвучали контрастно тихо. Я уставилась на конструкцию из ластиков, линейки и катушки, страшась поднять взгляд на вошедшего, но Валя умудрилась пнуть меня под столом, и я нацепила дежурную улыбку и-таки подняла.

Мужчина — действительно в очках, действительно не очень высокий, коротко стриженный, мой ровесник, смотрел на меня, пожалуй, с некоторым смущением. Так не сообщают дурные вести, так что всё в порядке, наверное…

— Прощу прощения… Вы — Марианна? Марианна Мартынова?

…или не в порядке.

Пожалуй, всё-таки нет.

— Всё верно, гвирта. Кровь демиурга, как вы и сказали.

— Кровь демиурга обладает особой силой, шипохвост, — почти мурлыкает обезображенная и обездвиженная Лавия. — Она исцеляет любые раны, но это пустяк по сравнению с тем, что мог бы сотворить настоящий маг на хорошо подготовленном ритуале. Принесённое в жертву тело демиурга — ключ от любых дверей. Источник невероятной энергии. Это очень древнее знание, пришедшее к нам из других миров. Настолько древнее, что только духи-хранители Криафара помнили что-то о нём. Теперь мы намертво связаны с ними проклятием и объединённой магией Совета Девяти, их боль — моя боль, но и их память — моя память.

Легкая трещинка пробегает по скале, сыпятся мелкие камушки, облачко серой пудры истёртой в порошок горной породы поднимается в воздух — но это всё. Нет у Лавии больше былых магических сил, нет молодого здорового крепкого тела. Только голос и пристально глядящий на всё ещё склонившегося в поклоне посетителя ярко-голубой, жуткий из-за багровой склеры глаз.