у аддаленай вёсцы, якая да таго ж знаходзілася ў небяспечнай блізкасці да маскоўскіх уладанняў і тэатра вайсковых дзеянняў».

Но многое из того, что вытворяли предки, нам сегодня трудно представить. Ухитрялись же они во время кровопролитной войны еще и выяснять отношения друг с другом, судиться, драться... Возможно, Тяпинский действительно печатал свои издания где-то западнее Тяпина. Но точно мы не знаем.

Известно, что некий Василь Тяпинский был младшим офицером конной роты оршанского старосты Филона Кмиты-Чернобыльского. Более того, суровый староста считал подчиненного своим приятелем и даже поручал выступать от своего имени в суде. Что это именно наш Василь, реформатор и издатель, косвенно подтверждается дружбой между его родственником Евстафием Воловичем и начальником Кмитой-Чернобыльским. Чернобыльский, кстати, личность весьма примечательная. Опытный политик, создатель разведки, автор острых полемических писем. Филон участвовал во всех интригах: противостоял Люблинской унии, пытался возвести на польский трон Ивана Грозного, догонял французского королевича Генриха Валуа, с оного трона предательски сбежавшего... Война, в которой довелось участвовать Василю Тяпинскому, шла между Московией и Ливонской конфедерацией за

выход к Балтийскому морю. По традиции белорусские земли обильно поливались кровью, поля вытаптывались, города разрушались. Зимой 1568 года Тяпинский участвовал в штурме Улы. Писарь Кмиты-Чернобыльского старательно записал: «Товарыш Василей Тяпин на шесть кони, на нем панцер, шишак, шабля, гаркабуз, кончер, секирка, под ним дрыкгант сив».

Василю Тяпинскому заложил свое имение Свираны староста Николай Остик. 18 июля 1564 года, уже после смерти Остика, его брат Юрий совершил на Свираны наезд. Ясно, что Юрию стало обидно, что имением брата пользуется кто-то другой.

Семейка, кстати, интересная. У Николая и Юрия был брат Григорий Остик, известный авантюрист и фальшивомонетчик. Юрий, сделавший блестящую карьеру, не раз непутевого братца выгораживал. А тот после смерти заступника пытался отсудить у вдовы имущество, подделав завещание и распуская слухи, что брат отравлен супружницей.

Силой отнять заложенное Тяпинскому имение Юрий смог без труда. И несмотря на то что суд раз за разом подтверждал права Василя, не пускал того на порог и компенсации не выплатил. Так что властям пришлось присылать вместе с Тяпинским уполномоченного, но Остик обоим «учыніў асабістую абразу».

Страна вовсю воевала, но шляхетским разборкам ничто не могло помешать.

О том, что оба Василя враждовали вплоть до смертоубийства, мы выяснили. Сохранились сведения и о том, что их отцы, Матей и Николай, тоже судились «за абразу». Увы — следующее поколение Тяпинских все так же погрязало в междоусобице. Сыновья Василя и Софьи из Жижемских, Абрам и Тобияш, не могли поделить имение Тяпино, оставленное им отцом. В конце концов Тобияш силой выгнал брата из имения. Договорились на компенсацию, однако Тобияш ее не выплатил. Более того, когда в имение приехал судья Балтромей Банковский, воинственный братец присвоенные владения «моцна бараніў». На заседание суда не явился и был осужден на баницию — то есть на изгнание, которое спокойно проигнорировал. Нужно упомянуть, что в других источниках фигурирует еще один брат — Константин. То ли Константина перекрестили в Тобияш а, то ли, как считают некоторые историки, братьев было трое.

Хотя сыновья Василя Тяпинского личности не очень приятные, в предисловии к изданной книге он высказывает мудрые идеи о воспитании. Призывает открыть школы, где обучение будет не на латыни или польском, а на белорусском языке, чтобы «детки смыслы свои неяко готовали, острили и в вере прицвичали».

Каким был Василь? Игорь Климов представляет его как человека сурового, более фанатичного, чем гуманист Скорина. «Народу майму раблю паслугу з убогае сваёй маёмасці, на якой і пры якой (жыву) у маёнтку. Хоць ён ужо і не надта вялікі з-за выдаткаў, і асабліва (выдаткаў) на здабыванне ў розных і няблізкіх месцах старадаўніх кніг. Акрамя таго, яшчэ ў мінулыя гады пераадольваў я цяжкія дарогі з-за друку і спадарожных яму патрэб, і амаль усё пачынаючы зноў, ува многім і дагэтуль так працягваецца, бо я не італьянец, не немец, не доктар або які-небудзь (чалавек) з асяроддзя паноў».

Тяпинский любил свой народ, «зацный, славный, острий, довсципный». Обличал богатеев. Выступая в Лоске, доказывал, что применять меч, защищая родину,— это по-христиански. При этом возглашал: «Каб ніякае варожасці не мелі да тых, хто нас шчыпаннем, паленнем пераследуе». Горячо призывал хранить родной язык. Кстати, соглашусь с Климовым, что язык, на котором писал Тяпинский,— это белорусский, с обусловленными контекстом времени церковнославянизмами и полонизмами.

Символично, что Тяпинский использовал часть букв типографии Скорины. И глядя на страницы белорусского перевода Библии, мы можем вспомнить сразу двух наших просветителей.

КРИТИК ИЗ ЗОЛОТОГО ВЕКА.

МИХАЛОН ЛИТВИН

(XVI в.)

В нашей истории столько белых пятен, что если о персонаже вообще хоть что-то известно — уже удача. Вот, например, есть в энциклопедиях красивое имя — Литвин Михалон. Белорусский гуманист и мыслитель XVI века.

А начинаешь разбираться, даже настоящего имени не знают. По одной версии, так подписывался деятель Великого Княжества Литовского Михайло Тышкевич, женившийся на княжне Глинской. По другой — Венцеслав Миколаевич, секретарь Великого Княжества. А есть и третьи версии, и четвертые...

И никому бы дела не было до этого персонажа, если бы не сохранившийся его трактат на латинском языке «О нравах татар, литовцев и московитян».

Впрочем, и история с трактатом неясна. Написан-то он, как высчитали историки, где-то в середине XVI века. А вот опубликован только в 1613 году в Базеле. Причем издатель, некто Иоганн Якоб Грассер, честно сообщил в предисловии, что рукопись состояла из десяти книг, а публикует он лишь отрывки первой и девятой да выжимку из остальных восьми. Потому как «последующие за сим книги Михалон наполняет только жалобами на испорченные нравы своего народа, говоря, что это самый пагубный враг, которого должно изгнать прежде всего, почему он желает, чтобы нравы были исправлены, и указывает королю на средства, как достигнуть этой цели. Но мы, опустив эти жалобы, познакомимся только с тем, что принадлежит собственно к истории».

Знаем мы эти цензурные правки! Наверняка самое интересное осталось «за бортом»... Впрочем, и то, что Грассер опубликовал, дало материал для сонма исследователей. Честно говоря, Михалон Литвин и впрямь избрал особый стиль: его цель не столько описать нравы, сколько исправить их у земляков. А для этого нужно их покритиковать на фоне чужеземных добродетелей. «Михайло утрирует, с одной стороны, недостатки своих сограждан, с другой — добродетели соседей, причем нередко впадает в противоречие как с самим собою, так и с другими историческими свидетельствами»,— говорится в предисловии XIX века.

Еще предмет для