Шурику же информацию слил живущий в его общаге бывший менеджер фирмы, обиженный на подельников несправедливым, с его точки зрения, дележом прибавочной стоимости. Угостив журналиста разбавленной водкой, он поведал ему на ушко как о составе порошка, так и о лицензиях и дипломах, мастерски сляпанных безработным дизайнером за двадцать баксов. Шурик за информацию ухватился, она претендовала на сенсацию, побывал в офисе фирмы, пощупал порошок, кое-что перепроверил и сел за работу.

Как известно, существуют две степени отсутствия денег. Денег нет, и денег нет совсем. Шурик пока находился на первой, но морально созрел для второй, посему гонорар за статью мог оттянуть неприятный момент. Сама же публикация создала бы определенную рекламу автору, что не менее важно, чем наличие в кармане денежных знаков. Размещать материал в какой-нибудь газете цвета утренней мочи не имело смысла, только авторитетное издание, не запятнавшее свои страницы желтизной, гарантировало читательский интерес и внимание. Из местных печатных органов к последним Шурик относил лишь две газеты – «Новоблудский вестник», до перестройки носивший имя «Красноблудская правда», и «Вечерний Новоблудск», награжденный в семидесятых орденом Дружбы народов за серию статей о бесправном положении североамериканских индейцев племени маури. Накануне Шурик позвонил Василию Егоровичу, которого знал лично, благодаря опять-таки Витьке, и предложил любопытнейший материален. Коваль заинтересовался и назначил встречу на десять утра.

Витька выбил розовую сигарету из пачки «Собрания» (НЕ РЕКЛАМА!), щелкнул фирменной «Зиппо» (ОПЯТЬ НЕ РЕКЛАМА!) и, откинувшись на стул, затянулся.

– Ну как? Успеваешь?

– Порядок, – Шурик набрал последнюю фразу «Стыдно, товарищи» и перекинул набранный текст на дискету.

– А у нас далеко не порядок. Ты прикинь, старикан, без зарплаты сидим седьмой месяц! – Глоткин стряхнул пепел в забитую доверху розовыми окурками пепельницу. – Это кому рассказать… Какая боль! Какая боль! («Чайф») На энтузиазме работаем голом, на преданности делу.

Витька приложил пухлую ладонь к жилетке.

– А если честно, старикан, хочется плюнуть на все, сесть в зеленоглазое такси, сказать: «два счетчика, шеф», и махнуть к чертовой матери, куда глаза глядят. Просто мы опавшие листья, навсегда и больше не вместе, а на сердце – пустота («Гости из будущего»),

– Махни.

– Эх… Не могу, – культурный хроник убрал руку от сердца, – не могу я без вот этого, – он кивнул на разбросанные журналы, – как десять лет назад попробовал, так и не оторваться… Привыкли, можно сказать, руки к топорам…

За окном пискляво завыла автомобильная сигнализация.

– О дьявол, опять сработала, – Витька схватил со стола брелок и нажал кнопочку. Писк прекратился.

– Прикинь, сотенную отдал, чтоб Шаляпина[1] настроили. Уродцы! Сегодня покажу им автосервис. Будут в багажнике сидеть и выть вместо сирены, когда надо.

Шурик вытащил дискету.

– Выключать?

– Не надо, пускай гудит.

– Все, спасибо, Вить. Я к Ковалю.

– Удачи. Ты не пропадай. Будет время, бери пузырек и подваливай. Кстати, слышал? К нам «Крысы в городе» приезжают через месяц. Самая модная команда сейчас на Руси. Хочешь, аккредитацию устрою. Я вот интервью с ними делаю, – Витька кивнул на пачку журналов, – не могу найти, как солиста звать. Ты не помнишь случайно?

– Не помню… Как же ты у них интервью берешь? Они ж через месяц…

– Мы должны быть первыми. А потом… – Витька махнул рукой. – Они все одно и то же говорят…

До назначенной встречи осталось три минуты, Шурик решил подождать. Егорович слыл педантом. Слова Витьки о семимесячной задержке зарплаты огорчали, но Шурик не падал духом. Газета, в конце концов, выходит исправно и раздается в киосках не задаром. Поднявшись на второй этаж, он остановился перед дверью редактора, тщательно вытер ноги и постучал.

В приемной, как и положено, сидела секретарша – раскрашенная матрешка лет двадцати пяти, выражением глаз напоминавшая васнецовскую Аленушку, собравшуюся утопиться. Шурик приуныл еще больше: при таком положении дел в редакции гонорара могло хватить лишь на обратный автобусный билет.

– Здравствуйте, моя фамилия Тихомиров. Василий Егорович мне на десять назначил.

Матрешка взглянула на перекидной календарь и указала на дверь шефа.

– Проходите.

Василий Егорович, сидя за бескрайним столом, беседовал по телефону. Заметив Шурика, он кивком указал на стул.

Коваль, как принято в нормальном обществе, тоже имел кличку. Коллеги и близкие друзья в неформальной обстановке называли его Батискаф либо Батискафыч. То ли за внешнюю схожесть с названным агрегатом – Василий Егорович был лыс, невысок, плотен и носил огромные плюсовые очки-иллюминаторы. А может, ввиду своей непотопляемости. Точнее, не своей личной, а газетной. Упади вечером (тьфу-тьфу!) на Новоблудск натовский ядерный фугас, утром в бронированные двери бомбоубежища постучится почтальон и предложит свежий номер «Вестника». Последний раз Шурик видел Василия Егоровича два года назад в клубе журналистов, на каком-то фуршете. Сейчас, присматриваясь к Батискафычу, он обратил внимание на две маленькие детали, оставшиеся с тех пор неизменными. Петелька-вешалка на пиджаке Коваля, как тогда, так и сейчас, была оторвана и торчала над воротом маленькой антенной. А дужка очков по-прежнему крепилась к оправе канцелярской скрепкой. Все это подчеркивало известную консервативность шефа «Вестей».

– Да на хера, прости мою душу грешную, нам твои мемуары?! Лабуда какая-то! Ты что, Березовский или Моника Левински?! Скандал нужен, понимаешь? Сенсация! Номер горит, прикажешь мне твои бредни ставить про первую любовь? – грохотал Коваль, нервно постукивая кулаком по зеленому, украшенному плешью сукну стола. – Тебе что ведено было, а?

Шурик воспрянул духом: его история про чудо-порошок могла оказаться весьма кстати, а соответственно дороже на пару червонцев. Хорошо бы вернуть Тамаре долг, хоть частично рассчитавшись за свое проживание в общаге.

Батискафыч замер, выслушивая аргументы-оправдания своего собеседника. Неожиданно он приоткрыл рот, как карп в стоявшем у стены аквариуме, и снял очки-иллюминаторы.

– Кого избили?! Пугачеву?! Аллу? Где?! На каком рынке? Так… А что она там делала?.. Какую еще картошку?.. Так… Погоди, погоди, на сколько ее обвесили? На полкило? Это точно? А кто драку начал? Она?! А Филипп не с ней был? Как какой Филипп? Киркоров, соловей наш голосистый… Что значит не та Пугачева? Однофамилица? И тезка вдобавок?.. Знаешь, красавец, что за такие шутки в приличном обществе делают? Козлят! От слова «козлить». Ставят в позу и козлят!

Коваль вернул очки на нос и перевел дух.

– Ладно, раз ничего другого нет, дадим это. Лепи текст, на титул вынесем только заголовок «Избита Алла Пугачева», а комментарий, что это однофамилица, будет на третьей полосе вторым шрифтом. Садись работай, к двум жду.