Динамика между мной и Святым изменилась. Все изменилось. Я больше не видела человека, который хладнокровно убил Брэда. Я видела человека, который убил моего брата, чтобы спасти меня. Могущественного человека, который с радостью взял бы на себя кровь других людей, если бы это означало, что я буду в безопасности. Как вам такая ирония? Тот самый человек, который не задумываясь причинил мне вред, чтобы получить желаемое, теперь был готов калечить и убивать, лишь бы я не пострадала.

Я взглянула на него: сила, которую он излучал, практически пригвоздила меня к месту. Его уверенность была его броней, сталью, которая одновременно защищала и пугала. Марчелло Сэйнт Руссо был силой, с которой приходилось считаться, врагом, с которым не хотелось встречаться, и союзником, которому не смели перечить.

То ли он сам изменился, то ли я теперь смотрела на него совершенно по-другому, но он больше не был тем человеком, за которого я выходила замуж со слезами на глазах и страхом в сердце. Но резкая перемена не успокоила меня, потому что теперь я не знала, чего ожидать. Я верила ему, когда он говорил, что любит меня. Это было видно по его глазам, по тому, как его кристально-голубые радужки светились чем-то светлым и чистым, когда он смотрел на меня. Но тьма все еще клубилась в углах, нависшая угроза, которая могла выйти из-под тени и уничтожить все на своем пути. Именно это пугало меня больше всего: я обнимала живот, думая, не станем ли мы сопутствующим ущербом, когда тьма Святого решит, что ее достаточно долго подавляли.

— Пенни за твои мысли. — Сэйнт провел тыльной стороной ладони по моей щеке, и я закрыла глаза, наслаждаясь тем, как его прикосновение больше не заставляет меня дрожать от страха, а наоборот, трепетать от предвкушения.

— Мне просто не терпится увидеть квартиру.

Он взял меня за подбородок и заставил поднять взгляд.

— Твои глаза.

— А что с ними?

— Они как-то меняются, когда ты врешь. Цвет, он тускнеет. Теряет сияние.

— Зачем мне лгать о чем-то столь бесполезном, как мои случайные мысли?

Он прижался губами к уголку моего рта, и я затаила дыхание, приоткрыв губы.

— Потому что ты все еще не доверяешь мне. — В его голосе не было ничего, кроме хрипоты, а большой палец провел по моей нижней губе. — И теперь, когда ты носишь в своем животе моего ребенка, твои материнские инстинкты усилили это недоверие.

— Не говори глупостей. В моем сознании я беременна всего два дня. В моих мыслях нет ничего материнского.

— Тогда почему ты гладишь свой живот с тех пор, как мы сели в самолет? — Его глаза изучали меня, рассматривали каждую мою черточку. — Я все еще представляю для тебя угрозу?

Я тяжело сглотнула и почувствовала, как его ладонь прижалась к моему горлу. Наши глаза были заперты, мои мысли полыхали, а тело застыло на мгновение, когда время остановилось.

— Не знаю, — честно ответила я. — Даже после всего, что произошло, я все еще не уверена в твоих намерениях относительно меня.

Голубая глубина его глаз оставалась спокойной, когда он смотрел на меня, но, как и много раз до этого, она не давала мне ни малейшего представления о том, о чем он думает, ни малейшего намека на то, какие мысли проносятся в его голове. Это одновременно нервировало и завораживало.

Проходили секунды. Или минуты? Часы? Пока его взгляд завораживал меня, я теряла всякое чувство времени вместе со своими запретами. И посмотрите, к чему это привело. Я оказалась в ловушке принудительного брака и залетела.

Я обхватила пальцами его запястье и попыталась ослабить хватку, но он не сдвинулся с места. На секунду он крепко зажмурился — просто демонстрация доминирования. Владения. Голубые глаза светились весельем. Ему нравилось, что он все еще может запугивать меня. Но еще больше ему нравилась моя борьба.

Я вырвала лицо из его рук.

— Знаешь, можно подумать, что раз у тебя была такая яркая сексуальная жизнь до того, как ты похитил меня и совершил такой кощунственный поступок перед Богом, заставив меня выйти за тебя замуж, то ты должен быть немного более осведомлен о том… не знаю, — я пожала плечами, — как сделать так, чтобы женщина не залетела.

Прошла секунда молчания, в течение которой я жалела о каждом слове, только что сорвавшемся с моих губ, не зная, какими будут последствия. Но затем из его горла вырвался низкий, грохочущий смех.

— Ты серьезно?

Я выдохнула.

— Да.

— Можно было подумать, что молодая женщина, выросшая на улицах Нью-Йорка, будет более осведомлена о… ну, не знаю, — передразнил он, — контроле над рождаемостью.

Я посмотрела на него через плечо.

— Сколько тебе, двенадцать?

Его пальцы резко впились в мою шею, и я затаила дыхание от боли, когда он притянул меня к себе, и его губы накрыли мои, прежде чем я успела сделать вдох. Его язык проник в мой рот, демонстрируя доминирующее владение, и он забрал каждую унцию кислорода из моих легких.

Моя спина едва коснулась сиденья, когда его рука скользнула по моему бедру, и он легко подхватил меня, заставив сесть на него, упираясь коленями в дорогую кожу сиденья. Его поцелуй не ослабевал, когда он сжал в кулак волосы на моем затылке, притягивая меня ближе, и наши губы сомкнулись в отчаянном объятии, словно мы стояли на грани того, чтобы поглотить друг друга. Но по тому, как его язык захватывал каждый уголок моего рта, как его поцелуй имел привкус похоти и жадности, я поняла, что скоро от меня ничего не останется.

— У тебя умный ротик. — Его голос стал хриплым, едва он оторвал свои губы от моих. — Иногда я не могу решить, хочу ли я поцеловать его или трахнуть.

Я обвила руками его шею, и битва была уже проиграна, так как я поддалась без единого колебания.

— Ты отлично справляешься и с тем, и с другим.

Он рывком откинул мою голову назад, и я задохнулась: его жаркий поцелуй превратился в обжигающую ласку языком по моему горлу.

— Я провел несколько часов в полете, думая о сотне разных способов, которыми я хочу тебя трахнуть. — Он потянулся между нами, и звук пряжки его ремня стал лишь отголоском того греха, который мы так жаждали совершить. — Каждый раз, когда ты скрещивала и раздвигала свои красивые ножки, мой член жаждал раздвинуть их.

Слова, вырывавшиеся из его уст, были пропитаны соблазном, жидким ядом, уничтожающим все запреты.

— Я сбился со счета, когда