— Ну, Рыжая… Или ты съела чего-нибудь, или… Ну, Рыжая… Слушай, а врача не надо?..

Она улыбнулась так успокаивающе, как только могла.

Он внес ее на крыльцо. Не взирая на протесты, втащил на второй этаж — легко, только ступеньки жалобно скрипнули; коленом открыл дверь в ее комнату, уложил на кровать и уселся рядом, не выпуская ее руки.

— Стыдно, неудобно… — она прикусила губу.

Назар мотнул головой, стряхивая со лба жесткую челку. Ободряюще улыбнулся:

— Не бери в голову… Клавдий — свой человек…

Ивга вздохнула — глубоко, так, чтобы воздух дошел до самых пяток. Тошнота уходила, но лихорадочная дрожь оставалась. Бедный Назар; какая неожиданная получилась ложь. И как он искренне обрадовался… Она, выходит, зря морочила себе голову, и все эти слезы в подушку были тоже напрасно. Назар…

Она испытала прилив нежности, такой, что пришлось отвернуться и спрятать лицо в подушке. Нежность — и стыд. Потому что она невольно обманула, потому что причина ее сегодняшнего недомогания не имеет ничего общего с радостным ожиданием потомства…

— Рыжая, а?..

Она провела пальцем по синей жилке на его твердой мускулистой руке:

— Неудобно. Пойди к ним, скажи… Я сейчас оклемаюсь.

Он сглотнул. Снова спросить не решился; погладил ее по щеке. Встал, отошел к двери; вернулся снова. Поцеловал ее в макушку. Сорвался с места, беззвучно подпрыгнул до потолка и качнул тяжелую люстру, так что звякнули гроздья подвесок.

— Пацан… — Ивга через силу улыбнулась. — Послушай… А Клавдий — кто?

Он поднял брови:

— В смысле?

Она молчала, не умея сформулировать свой вопрос.

— Клавдий, — Назар почесал за ухом. — Замечательный мужик, папин старый друг… Ну, еще он Великий Инквизитор города Вижны. Вот и все.

— Ага, — Ивга прикрыла глаза. — Иди…

Деревянная лестница снова вскрикнула — потому что Назар прыгал через две ступеньки. Ивга лежала, глядя на тени на потолке, и прохладная постель жгла, будто сковородка.

* * *

Оба молчали, и достаточно долго. В словах не было нужды; оба безмолвно наслаждались летним вечером, дымом костра и обществом друг друга. Гость лениво щурился, и огонек возле его губ неспешно пожирал тонкое тельце дорогой сигареты; хозяин вертел над огнем кусочек ветчины на острой палочке.

Потом из дому вышел Назар. Виновато улыбнулся, подошел к костру:

— Клавдий, вот так получилось… А я хотел вас познакомить.

Тот, кого звали Клавдием, понимающе прикрыл глаза.

— Что ж ты ее бросил? — сварливо спросил профессор социологии Юлиан Митец. — Оставил одну?

Назар заволновался:

— Я, собственно, только Клавдию хотел, ну, она прощения просила…

Гость нетерпеливо махнул рукой — понял, мол, не болтай чепухи. Назар еще раз виновато улыбнулся и поспешил обратно; двое мужчин у костра проводили его взглядом.

— Ты помнишь? — негромко спросил профессор Митец. — Относительно Назара. Я опасался…

Тот, кого звали Клавдием, кивнул:

— Ага… Он у тебя все никак не взрослел.

Профессор Митец торжествующе улыбнулся:

— Что делают с нами женщины, Клав!.. Выпьешь?

Гость загадочно улыбнулся и вытащил из внутреннего кармана небольшую бутылку, плоскую, как камбала:

— А я вот вчера только из Эгре, столицы, понимаешь, виноделия… И там мне всучили такую вот взятку. Завидно?..

— Не может быть! — воскликнул профессор с театральным изумлением. — Но как кстати, Клав, удивительно кстати!..

Оба знали толк в вине, а профессор еще и пил с видом знатока тщательно и сосредоточенно, как заправский дегустатор. Гость удовлетворенно усмехался.

— А у меня будут внуки, — сообщил, наконец, профессор Митец, любуясь рубиновой жидкостью на дне. — Полным-полно, целый дом внуков… Я так и думал, что ты опять мотаешься по провинциям. Я звонил.

— Труды, — неопределенно отозвался гость. — Праведные труды на благо… или во благо. У тебя будет красивая сноха, Юль. Когда свадьба?

Профессор, довольный, кивнул:

— Думаю, где-то в октябре.

— Вы еще не назначили? — удивился гость.

Профессор развел руками:

— Не смейся, я всего неделю как… Как Назар меня познакомил. И ведь еще боялся, что рассержусь…

— Но ты не рассердился, — кивнул тот, кого звали Клавдием. — И правильно сделал.

Профессор поднял с травы свою мандолину. Глядя, как он заботливо подтягивает струны, гость выудил из узкой золотистой пачки новую обреченную сигарету.

— Юлек…

Профессор отчего-то вздрогнул. Оторвался от своего занятия, удивленно уставился на гостя:

— А?..

Тот, кого звали Клавдием, извлек из догорающего костра ветку с угольком на конце:

— Юлек… Вот пес, не знаю, как и сказать.

— Ведьм своих по подвалам пугай, — пробормотал внезапно помрачневший профессор. — Меня не надо… Ну?

Гость закурил. Глубоко затянулся, не сводя с приятеля прищуренных, чуть воспаленных глаз:

— Ты, конечно же, знаешь, что она ведьма?

— Кто? — глупо спросил профессор.

— Твоя сноха, — гость затянулся снова. — Будущая сноха… Как ее, кстати, зовут?

— Ивга, — механически ответил профессор. Потом вдруг резко поднялся со своего чурбачка. — Что?!

— Ивга, — раздумчиво повторил тот, кого звали Клавдием.

— Ты соображаешь, что говоришь? — глухо поинтересовался профессор. Его собеседник кивнул:

— Юлек… За двадцать пять лет этой каторжной работы… Я определяю их даже по паршивым черно-белым фотографиям. И, что самое печальное, они меня тоже чуют… Им от меня дурно. Вашей Ивге стало плохо не потому, что она беременна, а потому, что рядышком оказался злобный я.

Профессор сел. Подобрал брошенную мандолину.

— Плохо, что ты не знал, — сообщил тот, кого звали Клавдием. — Я рассчитывал, что… Но это простительно, Юль. Они, особенно молодые, особенно те, что из глухой провинции… Очень боятся. Может быть, Назару она сказала?

— Помолчи, — пробормотал профессор, методично подтягивая и подтягивая струну. — О, зараза!..

Вырванный колок от мандолины оказался у него в руках. И сразу же после этого — в костре; потревоженные угли вспыхнули ярче — и успокоились снова.

Его собеседник выждал паузу. Вздохнул:

— Собственно, ничего страшного не случилось. Я сто раз видел счастливые семьи, в которых жена была — ведьма. Ты знаешь, сколько в одной только столице легальных их? Тех, что мы попросту держим на учете?