— Конкретное лицо?

— Да, — кивнул он, — даже очень конкретное.

— Бизнесмен?

— Нет.

— Политик?

— Да.

— У него есть охрана?

— Да.

— Послушайте меня, мистер Дзевоньский. Если вы не хотитеразговаривать, то можете выйти из автомобиля. Я не обязан вытягивать из вас всеподробности. Итак, мне нужно знать, кто этот человек и когда? Остальные деталимы сможем обсудить.

— Это достаточно известный политик, — пояснил Дзевоньский. —У него собственная служба охраны и своя служба безопасности. И мы должны иметьгарантию его ликвидации. При этом нужно иметь в виду, что второго шанса у насне будет. Все должно получиться с первого раза. Иначе нас моментально вычислят.

— Как интересно! — усмехнулся Хеккет. — Политик, котороготак охраняют, что после первого неудачного покушения нас всех тут же вычислят.Если это президент Соединенных Штатов, то боюсь, у нас ничего не получится. Яне берусь за такие дела, это слишком опасно и нецелесообразно. Я могу заработатьденьги и другим путем.

— Нет. Это не он, — ответил Дзевоньский, — хотя вы почтиугадали.

— Премьер Соединенного Королевства? Неужели вы хотите убратьнашего милого Тони Блэра? Вы знаете, как его сейчас охраняют? После того какБуш объявил его главным союзником Америки, он оказал ему ненужную услугу.Террористы всего мира знают, что есть цель номер один — это сам президентСоединенных Штатов. И цель номер два — это наш премьер-министр. Или я ошибаюсь?Может, это наша королева? Может, вас нанял ее сынишка Чарльз, чтобы поскореестать королем?

Дзевоньский даже не улыбнулся. Он понимал, что Хеккет шутитнамеренно, чтобы проверить его реакцию. А тот в свою очередь понял, что полякразгадал его хитрость.

— Кто? — напрямую спросил Хеккет, и улыбка сползла с еголица.

— Президент, — выдохнул Дзевоньский. Затем еще раз проверилвключенный скремблер и пояснил: — самой большой страны…

— Китай? — шепотом переспросил Хеккет. — Нет. Неужели… Выхотите сказать… Северная страна?

— Да. Россия.

— Ясно, — упавшим голосом произнес Хеккет.

Минуту они ехали в полном молчании. Дзевоньский терпеливождал.

— Нет, — наконец решил Хеккет. — Это слишком рискованно. Я,конечно, выполняю поручения моих клиентов, но не такие опасные. Это невозможно,мистер Дзевоньский. Очень сожалею, но вынужден отказаться. Хочу еще нескольколет попользоваться благами, которые дает мне цивилизация. Если я соглашусь наваше предложение, то должен буду исчезнуть из Лондона навсегда. И вообще изцивилизованного мира. Меня ведь все равно вычислят. Но никакие деньги незаменят мне этой оставленной жизни. Я берусь только за такие операции, которыене могут осложнить моего нормального существования. Будем считать, что нашегоразговора просто не было. Я отказываюсь, мистер Дзевоньский. И думаю, выпонимаете мои мотивы.

— Пять миллионов долларов, — отреагировал Дзевоньский. — Вашгонорар составит пять миллионов долларов.

— Зачем мне деньги на том свете?

— Восемь миллионов долларов, — прошептал Дзевоньский. Отнапряжения у него на лице появились капельки.

— Это несерьезно. Том, остановите машину, — попросил Хеккет,нажимая кнопку переговорного устройства.

Машина мягко затормозила.

— Десять миллионов, — предложил Дзевоньский. — Мы согласнына любые условия.

— Нет. Я не принимаю подобных заказов. Это невозможно. Дажеесли у нас все получится, то меня все равно вычислят. Всем известен мой почерк.Меня вычислят и убьют. И дело не только в русских спецслужбах. Им начнутпомогать все: американцы, англичане, немцы, французы, китайцы. Международныхтеррористов нигде не любят, особенно сейчас. А политики слишком ценят своюжизнь, чтобы не проявлять солидарной ответственности. Однако моя жизнь для менябесценна, поэтому мне не нужны деньги.

— Двадцать миллионов, — перебил его Дзевоньский. В егоглазах появилось упрямство.

— Выходите, — потребовал Хеккет, — не нужно торговаться. Мнеэто особенно обидно, если учесть, что вы пытаетесь оценить мою жизнь. Небеспокойтесь. Я обещаю, что о нашем разговоре никто не узнает. Надеюсь, выпонимаете, что вам более не следует меня искать? А если со мной что-тослучится, то содержание нашей беседы станет известно и в Лондоне, и в Москве.Это моя страховка от ваших возможных неразумных действий.

— Пятьдесят миллионов долларов! — чуть ли не крикнулДзевоньский.

— Вон отсюда! — разозлился Хеккет. — Я же сказал, что ценюмою жизнь гораздо дороже. Уходите.

Дзевоньский открыл дверцу.

— Будьте осторожны, — сказал он зло напоследок. — Высовершаете большую ошибку.

— И вы тоже старайтесь не простужаться, — пожелал емуХеккет. — И не пытайтесь мне угрожать. Я понимаю последствия моего отказа, ноничего не могу сделать.

Едва Дзевоньский вышел из салона, как машина тронулась. Ондолго смотрел ей вслед.

— Сукин сын, — пробормотал Дзевоньский, доставая мобильныйтелефон. Нажал несколько кнопок, но одумавшись, отменил набор и убрал аппарат вкарман. Было заметно, как сильно он нервничает.

— Негодяй, — в свою очередь выругался Хеккет, оставшисьодин. — Решили меня подставить. Считают таким дураком. Пусть сами пробуют, еслихотят, а я еще не самоубийца. Или этот тип считает, что я засиделся на этомсвете? Том, возвращаемся в офис, — приказал он водителю.

Когда машина завернула за угол, Хеккет обернулся. Затемнахмурился. Судя по всему, деньги у них есть. Огромные деньги. Ему звонили изЭдинбурга, а там сидит очень серьезный посредник. А Дзевоньский похож начеловека, готового идти до конца. Нужно как-то себя обезопасить. Позвонить вМИ-5 и сообщить о состоявшейся беседе. Их обязательно следует предупредить. Содной стороны, это лишняя гарантия безопасности, но с другой — он ничем необязан Дзевоньскому, который не заплатил ему ни цента за этот неприятныйразговор. Иногда нужно демонстрировать свою гражданскую ответственность. Если,конечно, это можно сделать бесплатно, без ущерба для бизнеса.

Хеккет достал аппарат и набрал номер своего помощника.

— Больше никаких дел с Эдинбургом, — приказал он ему, — мыне знакомы и никогда не знали друг друга. Ты все понял?

Дзевоньский в шляпе и длинном плаще, в каких полвека назадобычно ходили разведчики восточного блока, подошел к скамейке, не оглядываясь,словно был уверен, что здесь никто за ним не следит. Хотя абсолютно точно знал,что как минимум две пары глаз за его действиями внимательно наблюдают. Затемспокойно опустился на скамейку, не спросив разрешения у терпеливо поджидавшегоего старика — человека лет семидесяти или даже чуть больше с редкими рыжеватымиволосами, которые он, очевидно, подкрашивал. Со слегка выпученными глазами,крупным носом и глубокими морщинами, прорезающими лоб… Наконец, повернувшись,сказал по-немецки: