того, поддержанная нами датировка более широко распространена в текущей историографии. Подчеркнем, что указание на 1699 г., как на время окончания войны, нельзя считать ошибкой.

В целом ныне существующая историография войны 1686–1700 гг. по сути является суммой историографий отдельных ее кампаний, часто никак друг с другом концептуально не связанных. Некоторые из них, как, например, победоносные и поэтому наиболее значимые Азовские походы, относительно неплохо исследованы, другие, такие как события осады Терков, не знакомы даже специалистам по военной истории второй половины XVII в. В связи с этим авторы не видят смысла анализировать во введении все работы, касающиеся отдельных эпизодов четырнадцатилетнего конфликта, либо исследования, затрагивающие его опосредованно, в связи с анализом иной, хронологически смежной темы. Те из них, что сохраняют научное значение для комплексного изучения Русско-турецкой войны 1686–1700 гг., читатель обнаружит в примечаниях, снабженных при необходимости критическими комментариями.

Остановимся поэтому на ключевых, наиболее дискуссионных проблемах войны 1686–1700 гг., связанных в первую очередь с ее самыми заметными составляющими — Крымскими и Азовскими походами.

Говорить о серьезном научном изучении Крымских походов можно, пожалуй, только начиная с Н. Г. Устрялова, чей нарратив до сих пор задает тенденции отображения этого события, причем сугубо в хронологических рамках правления царевны Софьи Алексеевны и князя В. В. Голицына. Причины походов историк излагал на основе официальных царских манифестов, говоривших о необходимости покончить с татарскими набегами, захватом пленных, выплатой казны (первый поход) и желанием воспользоваться сложным положением Крыма и Турции, которые терпят поражения от христианских государей на остальных фронтах (второй поход). Желая оттенить успехи и прогрессивность петровских преобразований, историк не жалел черных красок для характеристики правления Софьи и Голицына, что нашло свое отражение и в оценке Крымских походов. Первый поход, закончившийся поспешным отступлением, был, по мнению ученого, попросту «бесславным». Устрялов подробно (на материале розыска по делу Ф. Л. Шакловитого) рассмотрел переговоры Голицына с крымцами под Перекопом во время второго похода, однако, не увидев в них никакой логики, объяснял их как реакцию русской стороны на крымские предложения о мире на условиях 1681 г. Голицын, по мнению Устрялова, только и ждал завершения переговоров, чтобы поспешно отступить. Действия главнокомандующего под Перекопом для него «странны и непостижимы». Очень много в оценке событий упирается в личность боярина, «малодушие» которого заставило войско отойти назад с такой поспешностью[21].

С. М. Соловьев в рамках своего фундаментального труда пытался нащупать основы политики голицынского правительства в отношении ханства (военный натиск на Крым с целью заставить его согласиться на выгодные условия мира), однако в последующей историографии эта тенденция развития не получила. Историк трактовал причину первого похода в духе официального манифеста, целью второго — считал взятие Крыма, имевшего для Голицына важное значение и с точки зрения внешней политики, и для победы над «внутренними врагами». Он частично очертил политическую стратегию боярина («освободиться от дани татарской»), отметив недооценку им военных аспектов всего предприятия: «Голицын испытал эту трудность в первом походе, избежал ее во втором, достиг Крыма и тут только увидал, что не решен был заблаговременно главный вопрос: что такое Крым и как его завоевывать? Думали, что стоит только вторгнуться в Крым с большим войском, татары испугаются и отдадутся на волю победителя; не подумали об одном, что и за Перекопью та же безводная степь, как и на дороге к полуострову, что татары могут истребить все и заморить врага голодом и жаждою». Мирные переговоры под Перекопом Соловьев считал вынужденными, начатыми в надежде, что хан, «испугавшись нашествия, согласится на выгодные для России условия». В целом, резюмировал ученый, «результаты движений русского войска были ничтожны»[22].

Известный русский военный историк князь Н. С. Голицын именно Крымскими походами завершил в своем обширном нарративе военную историю «Древней России». Описав достаточно подробно походы на основе данных Н. Г. Устрялова и С. М. Соловьева с использованием дневника П. Гордона, он вынес, пожалуй, самый суровый в дореволюционной историографии приговор военным предприятиям царевны Софьи и канцлера В. В. Голицына, оценив участие России в антиосманской коалиции как «ничтожное и жалкое в сравнении с употребленными на то силами, средствами и пожертвованиями». Единственную пользу походов Н. С. Голицын видел в отвлечении крымского хана «от подания помощи турецкому султану». Для историка «неискусные и потому неудачные походы» символизировали очевидный кризис и упадок военного искусства «старой» России, подчеркивая необходимость и своевременность Петровских реформ[23].

Из специальных трудов особенно ценным в дореволюционной историографии является статья А. Х. Востокова, сохранившая научное значение до сих пор. Автор сумел отыскать текст тайного наказа В. В. Голицыну в первый Крымский поход, который раскрывал истинные цели московской политики: путем переговоров добиваться перехода крымского хана под верховную власть царей. Помимо этого, А. Востоков привел и ряд других уникальных фактов, не указав, правда, ни фондов (предположительно это архив Разрядного приказа), ни архивных шифров документов, которыми он пользовался[24]. К сожалению, эта замечательная заметка практически не привлекала внимания исследователей Крымских походов.

Оценки Крымских походов советской историографией были весьма противоречивыми. С одной стороны, историками советской эпохи была воспринята устряловская тенденция негативной оценки политики регентства, в том числе военной, в качестве противопоставления ее последующим Петровским реформам. С другой — в их работах международная роль России в коалиции держав Священной лиги всячески гиперболизировалась и неоправданно преувеличивалась.

Оригинальную, но мало соответствующую действительности концепцию походов в 1949 г. привел в своей статье М. Н. Белов, оперировавший донесениями нидерландского резидента Г. фан Келлера и материалами польских посольских книг. По его мнению, первый поход в Крым носил разведывательный характер, поскольку царские рати «не имели плана движения по степи» (на самом деле имели и разрабатывали) и шли на Крым крайне медленно. Главная задача похода 1687 г., с его точки зрения, состояла в том, чтобы «лишить союзников всякого предлога обвинить Россию в неисполнении взятых на себя обязательств». Автор полагал, что московский двор не отважился атаковать Крым из-за трудностей мобилизации и недостатка средств (на самом деле мобилизация и сбор ресурсов прошли довольно успешно); боязни восстания в тылу царских войск нерусских народов и населения южных окраин; отсутствия помощи от союзной Речи Посполитой (ее и не ждали, и это ясно из русско-польских переговоров конца 1686 — начала 1687 г.). Причины неудачи второго похода Белов совершенно безосновательно видит в отказе союзной Польши поддержать действия армии Голицына. Анализируя переговоры под Перекопом, исследователь ошибочно утверждает, что Крым якобы уже заключил сепаратный мир с Польшей при участии Австрии, что давало Голицыну «право на аналогичные действия». Условия, которые обсуждались на переговорах, остались Белову неизвестными