с обратной стороны привалилась к ней, силясь совладать с дыханием и пряча пылающее от счастья лицо в ладони. Скорей бы!* * *

Долгожданная весна выдалась унылая и затяжная. Проклятые сугробы никак не таяли! И хотя из овчинных полушубков уже давно перебрались в легкие свиты, ноздреватый снег еще лежал плешинами то тут, то там, а дни тянулись серые, ветряные, пахнущие прелой обнажающейся землей.

Гончар ждал сватов, досадуя. Весенняя свадьба — голодная. Старый урожай почти подъели, а новый еще не засеяли. То ли дело осень! Но кузнецову сыну, похоже, страсть как хотелось обневеститься. И только будущая молодоженка ходила счастливая. Ей-то с родительского двора упорхнуть хотелось, чем быстрее, тем лучше.

…Нынешний день — первый за все предыдущие седмицы — выдался солнечным, радостным. Впервые весна не блазнилась, а въяве пришла. Лесана убиралась в хлеву, когда услышала оживленные крики с улицы. Неужели? Вот так, без предупреждения? Страх, замешанный на волнении и предвкушении, стиснул трепещущее сердце. Наконец-то!

Счастливица метнулась прочь из стойла, сжимая на бегу деревянный оберег — главное свидетельство любви Мируты. Но оказалось, то не сваты.

Когда девушка высунулась за ворота, по улице неспешно ехал незнакомый всадник в черной одежде. Серый в яблоках конь степенно шагал по раскисшей дороге, а рядом, торопливо кланяясь, семенил староста. Диво! С чего бы чужаку такая честь?

Но тут порыв свежего весеннего ветра сорвал с путника наголовник, открыв пепельноволосую короткостриженую голову. Крефф! Да неужто? Как есть — обережник из Цитадели! Вон, и меч видать! Приехал искать выучей. Лесана зачарованно смотрела в спину удаляющемуся чужину.

Уже к полудню весть о приезде посланника Крепости разнеслась по всему поселению. В воздухе повисло ожидание. Велика будет честь для деревни, если крефф найдет здесь осененного Даром и заберет на обучение! Обережники Цитадели становились либо колдунами (достаток на всю оставшуюся жизнь!), либо целителями (и эти не бедствовали), либо ратоборцами (жизнь у них суровая и короткая, но сытная).

А уж если чадо науку примет да опоясано будет, то поселение его сможет Осененным платить только половину куны. Счастье! Но в Лесанину весь крефф приезжал последний раз пять лет назад и уехал ни с чем.

Наутро следующего дня всем было велено являться к дому старосты и приводить с собой детей. Семья гончара Юрдона тоже собралась. На диковинного гостя посмотреть было интересно, но живущая ожиданием невеста о нем думала меньше всего. Снег почти сошел! Скоро постучатся в ворота сваты кузнецов. Сердце сладко замирало, и до всего остального дела не было!

Солнце клонилось к закату, когда настала очередь Лесаниной родни показать детей заезжему страннику.

Крефф сидел у печи, прижавшись спиной к теплому камню. Девушка даже удивилась — вроде не старый, а лицо… не то что уставшее, но какое-то… Она не могла объяснить. Мужчина оказался ладен и крепок. Не такой дюжий, как Мирута, но куда там кузнецу даже с его пудовыми кулачищами против такого!

Жесткое лицо, заросшее колючей щетиной, было лишено всякого выражения, а в глазах… в глазах пустошь мертвая. Никогда допрежь Лесана не видела такого тяжелого взгляда. Не отражалось в нем ни чувств, ни искорки веселья, ни любопытства, ни усталости, ни раздражительности. Ничего. И были глаза, без всякого выражения смотрящие из-под черных прямых бровей, такими же серыми, как весеннее небо. И такими же холодными. А правую щеку креффа уродовал белый рубец рваного шрама.

Взор обережника скользил по лицам меньших Лесаниных сестер, но вот остановился на самой девушке, и вдруг в тишине дома прозвучало негромкое:

— Подойди.

Дочка гончара застыла от ужаса, решив, будто крефф умеет читать мысли и сейчас пристыдит ее при всех, что осмелилась задумываться о выражении его глаз и уродстве лица.

— Сколько тебе весен?

Несчастная молчала, не в силах выдавить ни звука.

— Ты немая?

Девушка отчаянно замотала головой, понимая, что не может сказать ни слова.

— Господин, она сробела, — вступился отец, но его замечание не было удостоено ответа.

— Итак, еще раз. Сколько тебе весен? Сговоренная?

Проглотив застрявший в горле ком, бедняжка, наконец, ответила:

— Семнадцать. Нет. Не сговоренная.

— Я просил подойти.

Ой! Она шагнула вперед. Почему-то показалось, что идти приходится через сильный ветер, будто невидимая упругая стена мешала сделать шаг, Лесана собрала в кулак всю волю, перебарывая диковинную преграду.

В серых глазах промелькнуло неожиданное удовлетворение.

— Ты когда-нибудь дралась? — последовал неожиданный вопрос.

Она снова кивнула, не чувствуя в себе сил на ответ.

Взор равнодушных очей обратился на гончара.

Юрдон моргнул, не понимая, к чему такие расспросы, и покаянно ответил:

— Господин, она спокойная девка, но пару раз сцеплялась со здоровыми парнями.

Та, о которой шла речь, потупилась. Ей ли — невысокой, мягкой, словно шанежка, с нежным румянцем на лице и белой чистой кожей — славиться, как задире? Таким более пристало у окна с вышиванием сидеть и визжать до звона в ушах при виде мыши. Но ведь и правда, однажды на ярмарке в соседнем селе сцепилась с незнакомым мужиком, который пытался подрезать у матери кошелек. Кто бы мог подумать, что пятнадцатилетней девчонке достанет сил не только метнуть вора наземь, но и ударить так, чтобы сомлел и в себя пришел лишь после ведра воды, вылитого на дурную голову.

А второй раз… Второй раз она наказала Мируту, когда он, медведище, полез на посиделках ее потискать. А что? Ростом невелика, но женской статью вышла. Тогда-то и проучила девушка будущего жениха, наотмашь ударив кулаком по лицу. Как только зубы целы остались. И в тот памятный день впервые дюжий кузнец посмотрел на нее с восхищением.

Тем временем крефф оглядел смущенную девку и сказал:

— Эта.

Слова камнем упали в тишину горницы. У Лесаны сердце ухнуло в живот, а потом подпрыгнуло к горлу. Как «эта»? Почему? Да никогда у нее не было способностей к колдовству! У нее свадьба скоро, она сватов ждет!

— Выезжаем завтра на рассвете.

Родители и сестры в немом изумлении уставились на будущую выученицу Цитадели. А та стояла и чувствовала, как