Они пошли через город, и он создавал для нее белые, желтые и красные розы и целые сады с удивительными цветами. Между двумя зданиями с куполами и шпилями он сотворил огромный пруд, добавил прогулочную барку с пурпурным балдахином и загрузил ее всевозможной едой и напитками – всем, что успел вспомнить.

Они поплыли, освежаемые созданным им легким ветерком.

– И все это фальшивое, – напомнил он немного погодя.

– Вовсе нет, – улыбнулась она. – Коснись и убедишься, что все настоящее.

– А что будет после моей смерти?

– Не все ли равно? Кстати, с таким талантом тебе любая болезнь нипочем. А может, ты справишься и со старостью и смертью.

Она сорвала склонившийся к воде цветок и вдохнула его аромат.

– Стоит тебе пожелать, и ты не дашь ему завянуть и умереть. Наверняка и для нас можно сделать то же самое – так в чем проблема?

– Хочешь попробовать? – спросил он, попыхивая свежесотворенной сигаретой. – Найти новую планету, не тронутую войной? Начать все сначала?

– Сначала? Ты хочешь сказать… Может, потом. А сейчас мне не хочется даже подходить к кораблю. Он напоминает мне о войне.

Некоторое время они плыли молча.

– Теперь ты убедился, что я настоящая?

– Если честно, еще нет. Но очень хочу в это поверить.

– Тогда послушай меня, – сказала она, подавшись ближе. – Я настоящая. – Она обняла его. – Я всегда была настоящей. Тебе нужны доказательства? Так вот, я знаю, что я настоящая. И ты тоже. Что тебе еще нужно?

Он долго смотрел на нее, ощущая тепло ее рук, прислушиваясь к дыханию и вдыхая аромат ее волос и кожи. Уникальный и неповторимый.

– Я тебе верю, – медленно произнес он. – Я люблю тебя. Как… как тебя зовут?

Она на секунду задумалась.

– Джоан.

– Странно. Я всегда мечтал о девушке по имени Джоан. А фамилия?

Она поцеловала его.

Над лагуной кружили созданные им ласточки, безмятежно мелькали в воде рыбки, а его город, гордый и величественный, тянулся до самого подножия залитых лавой гор.

– Ты так и не сказала мне свою фамилию, – напомнил он.

– Ах, фамилия. Да кому интересна девичья фамилия – девушка всегда берет фамилию мужа.

– Женская увертка!

– А разве я не женщина? – улыбнулась она.

Я проснулся и огляделся. Все оставалось примерно таким же, как обычно.

– Привет, Джули, – сказал я. – Уже встала?

Джули не ответила. И не могла ответить. Она была просто моим воображаемым партнером по играм. Возможно, я сошел с ума, но по крайней мере я знал, что Джули – это кто-то, кого я сотворил сам.

Я вылез из кровати, принял душ, оделся. Все было как обычно. И все же меня не покидало чувство, будто что-то изменилось.

Я не знал, что меня больше всего раздражает в окружающих меня декорациях. Я запретил себе раздражаться. У меня была одна комната и ванная. Снаружи была веранда, окруженная стеклянной загородкой. Я мог там гулять и загорать. Похоже, они заставляли солнце сиять целый день, без выходных. Я часто задавался вопросом, что случилось с дождливыми днями, которые я помнил с юности. Возможно, дождливые дни и были, просто я не видел их. Я давно уже подозревал, что моя комната со своим стеклянным дополнением находилась внутри какого-то другого здания, по-настоящему огромного, где кто-то строго контролировал свет и климат, делая их такими, какими было задумано. Очевидно, они хотели, чтобы целый день сияло чуть приглушенное легкой дымкой солнце. Кстати, самого солнца я здесь никогда не видел. Только белое небо и исходящий от него свет. Он мог исходить и от прожекторов, как я понимал. Они не позволяли мне видеть слишком много.

Впрочем, я заметил их камеры. Это были миниатюрные устройства, «Сони», насколько я мог определить, их крошечные матово-черные головки все время крутились, удерживая меня в поле зрения. В моей единственной комнате тоже были камеры, во всех четырех углах, они прятались за стальными сетками, чтобы я не мог вырвать их из стены, даже если бы захотел. Камеры были и в ванной. Меня это бесило. В первые дни моего пребывания здесь я орал на эти стены: «Эй, что это с вами, ребята, у вас что, нет никого понятия о частной жизни? Мужик что, уже и отлить не может без вашего наблюдения?» Но никто мне не отвечал. Никто не разговаривал со мной. Я находился здесь уже семьдесят три дня, об этом говорили отметины, которые я делал на пластиковом столе, чтобы не сбиться со счета. Правда, иногда я забывал процарапывать столешницу, так что не удивился, если бы выяснил, что мое заключение длится намного дольше. И разрешили мне делать записи, но не дали компьютера. Неужели они боялись, что я мог что-то проделать с компьютером? Я не представлял что. Дали они мне и кое-какое чтиво. Одно старье. «Моль Фландерс». «Королевская идиллия». «Илиада» и «Одиссея». Все в этом роде. Хорошие книги, но не вполне уместные. И еще они никогда не показывались сами.

Что бы это значило? Я не мог догадаться. Я даже не знал, как они выглядели. Они сграбастали меня семьдесят три дня назад. Уже тогда начали происходить странные вещи. Я был дома. Получил срочный факс. Президентский офис. «Вы срочно нужны нам». Я отправился туда. Вообще-то они прислали за мной людей. Людей, которые не отвечали на мои вопросы. Я пытался что-то выяснить. Что бы это значило? Вам все объяснят на месте – вот единственное, что они мне говорили.

А потом я оказался здесь. Мне дали номер, сказали, чтобы я отдохнул, совещание скоро начнется. В ту первую ночь я заснул и был разбужен звуком стрельбы. Я бросился к двери. Она была заперта. До меня доносились крики людей, звуки борьбы в коридоре. А затем наступила тишина. Она длилась и длилась.

Сначала я обрадовался, что оказался жив. Других, как я подозревал, поубивали. Тех людей с постными лицами, которые привели меня сюда. Все мертвы, я был в этом уверен. Я единственный, кто выжил. Но зачем? Что от меня хотели?

За дверьми своего номера я стал различать какие-то звуки. Было похоже, будто некто что-то строит. Они занимались не чем иным, как ограничением моей мобильности. Обрезали мой трехкомнатный номер до размеров комнаты, ванной и застекленной веранды. Зачем они это делали? Что бы это значило?

Вся чертовщина заключалась в том, что я догадывался, что все это значило. По крайней мере мне так казалось. Но я не хотел признаваться в этом самому себе.

Потом пришло время тестов. Это случилось несколько недель назад. Они просовывали инструменты через дырку в потолоке. Какие-то твари рассматривали меня, твари на другом конце кабеля записывали все мои данные. Я слегка обезумел во время этих процедур. Я знал, что они пару раз усыпляли меня. Когда я приходил в себя, то обнаруживал на теле порезы и следы уколов. Синяки. Они ставили на мне опыты. Пытались что-то выяснить. Использовали меня, как морскую свинку. Но для чего? Просто потому, что я заварил всю эту кашу? Это было несправедливо. Они не имели права этого делать. Это была не моя вина.