Тороп не спорил с ним. Он слушал. Попович наставлял его тому, что воин всему должен учиться. Смотреть, слушать, запоминать. «Нет ничего, чтобы когда-нибудь не пригодилось, — учил Попович. — То, как двигаются листья на березе, и то, какой корень у резеды, так же важно, как чужой язык или строение татарского лука».

Тороп узнал, что прусские языки имеют много общего со славянскими, что у обоих народов раньше были одни боги. Что когда-то славянские вадимы, как и прусские вайделоты, записывали знание особыми знаками — рунами. Даниил показал, как биться односторонним мечом Мазуров, рассказал, как прусские воины пользуются частыми в тех местах туманами.

— В этом мире только мы, пруссы, помним обычаи предков. Мы — последние хранители древних богов, — говорил Даниил. — Только мы помним заповеди белых великанов.

— Каких великанов? — удивился Тороп.

Больше года они с Даниилом уже странствовали по Руси, нигде подолгу не задерживаясь. На Купалу пришли в Смоленск и сидели сейчас на берегу Днепра, на холме, откуда хорошо просматривались стены кремля, купола храмов с золочеными крестами. И все, о чем рассказывал Даниил, казалось Торопу чем-то сказочным, как песни слепых музыкантов. Да и само лицо Даниила в такие минуты становилось похожим на лики деревянных идолов, которых Тороп видел в новгородских лесах, — темным, полным затаенной значительности.

«Очень давно, — сказал Даниил, — в те времена, которых никто не помнит, ибо не было еще у людей Памяти, а бродили они по земле дикими толпами, и лица их были темны, а сердца — во мраке, с Неба упала Звезда…

И родила Звезда великих людей. Рост их был выше сосен, а волосы белее снега, а глаза их светились, как небо в утренние часы. А имя им было — ульмиганы.

И взошел старший из них на высокую гору, и окинул взором пески у моря, и многие реки, полные рыбы, и многие леса, полные дичи, и сказал: „Вот страна, достойная быть нам Родиной. Здесь мы построим наши замки. Ей отдадим мы свое великое знание. Ей посвятим мы свою небесную силу. И зваться она будет отныне — Ульмигания“.

И взяли великаны темнолицых в подданные, и научили их строить замки, и выращивать хлеб, и делать одежду, и торговать. И приумножилось богатство той страны, и возросла слава ее, и счастливо жил народ ее.

Прошла тысяча тысяч лет. Стали великаны брать дочерей темнолицых себе в жены, и было у них много потомства, и разошлось оно по всей земле, но дети уже не были великанами, а только светлые волосы и синие глаза напоминали об их происхождении. И забыли люди своих предков.

Только одно племя, женщины которого носили в волосах украшения в виде луны и звезд в знак своего родства с Небом, помнило о древнем завете — вернуться в священные земли белых великанов и отыскать утерянное людьми великое знание.

В огромном замке на берегу Немана нас встретила последняя из дочерей звезды — великанша Рагайна. У нее был ключ к тем землям. И только нашим воинам под силу было поднять его».

Даниил вдруг хмыкнул:

— Получается, что Ульмигания не только нам, пруссам, родина, но всем, у кого белая кожа и светлые волосы. И тебе тоже. Захочешь вернуться — добро пожаловать.

«Украшения в виде луны и звезд, — думал Тороп. — Где я мог это видеть?»

И вспомнил — смеющееся лицо племянницы великого князя юной княжны Анны — светлые волосы стянуты повязкой на лбу, и звезда, и под косой — месяц.

«Что это? Напоминание о родстве с великанами? Чушь! Бог создал человека, а не какая-то звезда! Язычество. И все же странно…»

Тороп засыпал, а ему все чудилась улыбка княжны, и звезда в ее лбу сияла.

«Тороп, — говорила княжна, увлекая его за собой, — это правда, именно там, где морской ветер треплет сосны на песчаных холмах, а в густых дубравах живут страшные древние боги предков, там наш дом. Пойдем, Тороп, пойдем домой…»

«Ты же пропала! — отвечал Тороп. — Тебя ведь убили татары! Сгинь! Я не пойду с тобой».

«Нет, — смеялась белолицая княжна. — Я жива. Там, где стоят замки великанов, где нет креста и люди живут вместе с духами и душами предков, мы сможем соединиться».

Руки княжны дрожали, и яркие губы были открыты для поцелуя. И она звала. И звезда манила теплым светом. И Тороп почувствовал, что не может противиться…

Он проснулся от легкого толчка в плечо. По тому, как, растворившись в утренних звуках, насторожился Даниил, Тороп понял — неладно что-то.

Вскочили они на ноги, выхватывая мечи, одновременно. Из осинника, окружая полукольцом, выехали всадники с пиками наперевес. Числом более десятка, веселые, явно хмельные.

— Кто такие? — рявкнул один.

— А ты сам-то кто будешь? — спросил Даниил. — Чтобы нас пытать, мало сидеть в седле да пикой размахивать.

— Я тебе сейчас покажу, кто я таков! — озлился всадник.

— Покажи, — усмехнулся Даниил, — а мы посмотрим.

— Осади! — вдруг крикнул кто-то высоким ломающимся голосом. — Назад, я сказал!

Всадники раздвинулись, и в проходе показался витязь примерно одних лет с Торопом в богато изукрашенном чернью и серебром шлеме и тонко связанной дорогой кольчуге. Он подъехал почти вплотную к Торопу и Даниилу и, капризно скривив губы, разглядывал их. Потом, будто что вспомнил, вгляделся в Торопа. В глазах его мелькнула насмешливая злость.

— А ты не тот ли Тороп, что в дружине Поповича служил?

Тороп промолчал.

— Тот, — то ли улыбнулся, то ли скривился витязь. — А ты, значит, Даниил, старый Поповичев приятель.

И вдруг широко, по-доброму улыбнулся:

— Слава ваша впереди вас бежит. Слышал я, как вы банду смердов в муромских лесах изрубили. Славно поработали. Приглашаю вас к себе на трапезу. Тут недалеко мои палатки. Мед у меня знатный, да и вино заморское есть. Пойдем, други! За честь почту таких воинов привечать. Возле себя посажу.

— Спасибо, княжич, — сказал Даниил. — Мы уже и сами завтракать собирались.

— Не откажете же вы мне! — напряженно сказал витязь.

— Бог с тобой, княжич, — согласился Даниил. — Конечно, не откажем. Просто не хотелось быть в тягость.

— Какая там тягость! — обрадовался княжич. — Ну, так что, поехали?

— Езжайте, а мы за вами. Только скарб наш нехитрый соберем.

Княжич пытливо посмотрел на Даниила и, круто повернув коня, ускакал. Дружина — за ним.

— Невелика честь… — пробормотал Тороп.

— Да ты знаешь ли, кто это? — спросил Даниил.

— Догадываюсь. Алексашка Ярославич, сын великого князя Владимирского.

— Верно. И то знаешь, что не отстал бы он теперь от нас?

— И то знаю.

— Ну, а раз ты такой умный, поехали пировать. Делать нечего. Может, он и не держит на нас зла за порубленную дружину своего дяди.