– Гордиан, послушай, что я тебе скажу. Сами консулы диктуют новости о том, что делается в политике Рима внутри республики и за ее пределами, высказывая свою собственную официальную точку зрения. Более сухие детали – данные о торговле, подсчет поголовья скота и т.д. – собираются чиновниками в конторе цензуров. Спортивные новости приходят от магистратов, отвечающие за Большой Цирк. Авгуры редактируют рассказы о странных вспышках молний, кометах, овощах необычной формы и других знамениях. Но кто, как ты думаешь, следит за общественными новостями – свадьбами и объявлениями о рождении, социальными мероприятиями, и «всякой ерунде», как ты это называешь?

– А при чем здесь женщина по имени Сафо?

– Отсылка к поэтессе древнего Лесбоса. Жена консула сама в некотором роде поэтесса.

– Жена Децима Брута?

– Она написала эту ерунду, – Луций наклонился вперед и понизил голос. – Деци думает, что его хотят убить, Гордиан.

– Моя жена… – консул шумно прочистил горло. Он нервно провел рукой по своим серебристым волосам и прошел взад и вперед по большому кабинету, от одного книжного шкафа к другому, его пальцы лениво касались маленьких ярлыков с заголовками, свисавших со свитков. За пределами библиотеки в Александрии я никогда не видел столько книг в одном месте, даже в доме Цицерона.

Дом консула находился недалеко от Форума, всего в нескольких минутах ходьбы от дома Луция Клавдия. Меня сразу же приняли; благодаря Луцию мой визит был ожидаемым. Децим Брут отпустил группу своих секретарей и провел меня в свой личный кабинет. Он обошелся без формальностей.

– Моя жена… – он снова откашлялся. Децим Брут, высший судья республики, привыкший произносить предвыборные речи на Форуме и речи в судах, казалось, не мог начать.

 – Она определенно красивая, - сказал я, глядя на портрет, украшавший одно из немногих мест на стене, не закрытых книжными шкафами. Это была небольшая картина, выполненная цветным воском на дереве, но она доминировала в комнате. С картины смотрела молодая женщина удивительной красоты. Нити жемчуга украшали каштановые волосы, схваченные заколками с жемчужными насадками на ее голове. Еще несколько жемчужин свисали с ее ушей и вокруг горла. Целомудренная простота ее украшений контрастировала с блеском ее зеленых глаз, вызывающим, отстраненным, почти хищным.

Децим Брут подошел к картине. Он приподнял подбородок и прищурился, приблизившись так близко, что его нос практически задел воск. – Красивая, да, - пробормотал он. – Но художник не запечатлел даже частичку ее красоты. Я женился на ней именно за это, за это и за сына. Семпрония подарила мне и свою красоту, и мальчика. А ты знаещь, почему она вышла за меня замуж?

Консул смущенно подошел ближе и пристально посмотрел на меня. С каким-нибудь другим мужчиной я бы воспринял такое пристальное внимание как запугивание, но близорукий консул просто пытался рассмотреть мое выражение лица.

Он вздохнул.

– Семпрония вышла за меня замуж из-за моих книг. Я знаю, это звучит абсурдно – женщина, которая любит читать! - но вот оно: она не давала согласия на брак, пока не увидела эту комнату, и это повлияло на ее решение. Хотела прочитать здесь каждый том, так как их у меня больше, чем было у нее! Она даже сама немного пишет - стихи и все такое. Ее стихи слишком… страстны… по-моему.

Он снова прочистил горло.

– Семпрония, видите ли, не такая, как другие женщины. Иногда мне кажется, что боги подарили ей душу мужчины. Она читает, как мужчина. Она разговаривает, как мужчина. У нее свой пестрый круг друзей-поэтов, драматургов, есть среди них есть и сомнительные женщины. Когда Семпрония разговаривает с ними, остроты так и сходят с ее языка. Кажется, она даже думает так. В любом случае, у нее всегда есть свое мнение. Мнение обо всем – искусстве, гонках, архитектуре, даже политике! И у нее нет стыда. В компании своего маленького круга она играет на лютне – должен признать, даже лучше, чем наша обученная рабыня. И она танцует для них, – он поморщился. – Я сказал ей, что такое поведение неприлично, совершенно неподходящее для жены консула. Она ответила, что, когда она танцует, то боги и богини управляют ею и ее телом, и ее друзья понимают то, чего не постигаю я.

Он вздохнул.

– Должен отдать ей должное: она неплохая мать. Семпрония хорошо поработала, воспитывая маленького Децима. И, несмотря на свою молодость, она безупречно выполняла свои обязанности в качестве жены консула. И она не позорила меня публично. Ее ... эксцентричность ... ограничивается только этим домом. Но ...

Он, казалось, выдохся. Его подбородок упал на грудь.

– Одна из ее обязанностей, - подсказал я ему, - следить за общественными новостями в Ежедневных известиях, не так ли?

Он кивнул. Он на мгновение покосился на портрет Семпронии, затем повернулся к нему спиной.

– Луций объяснил тебе причину моего беспокойства?

– Только самым осторожным образом.

– Тогда я буду откровенен. Пойми, Искатель, тема ... очень деликатная. Луций сказал мне, что ты можешь держать язык за зубами. Если я ошибаюсь, если мои подозрения не обоснованы, я не могу распространяться такой новостью о моей глупости по всему форуму. А если я прав - если то, что я подозреваю, правда, - я также не могу позволить себе раздуть такой скандал.

– Я понимаю, консул.

Он подошел поближе, посмотрел мне в лицо и остался удовлетворенным.

– Ну, тогда… с чего начать? Думаю, с этого проклятого возничего.

– Возничего?

– Диокл. Ты слышал о нем? – я кивнул. – Он ездит за красных.

– Не знаю. Я не слежу за спортом. Но мне сказали, что Диокл довольно знаменит. И богат, даже богаче, чем актер Росциус.

- Какой позор, что гонщики и актеры в наши дни могут стать богаче сенаторов. Наши предки были бы в ужасе!

Я засомневался, что мои собственные предки так же расстроились бы, как Децим Брут, но я кивнул и попытался вернуть его к теме.

– Этот Диокл…

– Один из