Чтобы занять время, он стал приглядываться к своим будущим сослуживцам. Стриженные налысо, в необмятой светло-оливковой форме, они стояли, укрывшись в тени большого контейнера, и в растерянности вертели головами; было видно, что им не по себе под открытым небом, и только один спокойно сидел на своем мешке, грыз неведомо как добытую галету и равнодушно наблюдал за суетой аэродромных погрузчиков. Он был чернокожим и круглощеким, с огромными кулаками и темно-синими, как спелые сливы, глазами. Брук подумал: интересно, он спокоен оттого, что не боится, или просто настолько глуп, что не понял, куда его привезли?

Чернокожий здоровяк почувствовал его взгляд и поднял глаза.

— Я Пан, — сообщил он. — С юго-запада. Агахар знаешь? Оттуда.

— Привет, Пан, — ответил Брук. Они пожали друг другу руки. Ладонь Пана была сухой и упругой, как кусок резины.

— Этот длинный — Людвиг, — сказал Пан. — А вон тот, — он указал на парня, сосредоточенно шевелящего губами, — просто идиот.

Бруку показалось неестественным вот так, запросто, обсуждать человека, что стоит в двух шагах и делает вид, будто увлечен исследованием цветного камушка под ногами.

— В каком смысле? — спросил он, только чтобы поддержать разговор.

— В каком, в каком… Записался добровольцем, вот в каком. Не обращай внимания, — успокоил Пан, заметив смущение Брука, — он по-нашему ни бельмеса не понимает. Да ты не бойся, он смирный.

Новобранец почувствовал, что говорят о нем. Он поднял глаза. На его лице отразилась мучительная работа мысли.

— Кратет, — наконец, сообщил он. — Я… этот… — глаза солдата на мгновение остекленели, он сунул руку в карман, достал электронный блокнот и вчитался в символы на крохотном экране.

— Новобранец! — подсказал Пан.

— Точно! — с облегчением подтвердил Кратет. — Тот человек… который в форме… он… как его… — он снова покосился на зажатое в кулаке устройство, — как это будет…

И парень, отчаянно жестикулируя, разразился мешаниной незнакомых слов, некоторые из них напоминали рычание дерущихся из-за кости голодных псов.

— Вербовщик? — спросил Брук, только чтобы прекратить мучения бедняги.

— Да, да! — с жаром воскликнул Кратет. — Вербовщик! Он сказал… люди вступают, чтобы… чтобы… ну, когда одним плохо, понимаешь, которые не могут сами…

Гримасничая и морща лоб, бедолага отчаянно тыкал свой приборчик.

— Помогать! — торжествующе объявил он. — Я — здесь! — он обвел рукой пространство перед собой. — На этой… как ее…

— На Луакари. Ты на Луакари, парень! — вмешался сержант. — А теперь надень маску и помолчи. Еще успеешь стать героем.

Пан подтолкнул Брука.

— Ну? Теперь понял?

— Понял.

— Я слышал, ты фермер?

— Был когда-то, — ответил Брук.

Пан задумчиво посмотрел на него.

— Сколько ты весишь?

— Восемьдесят один.

— А у меня почти девяносто шесть. Говорят, тем, кто тяжелее, трудно привыкнуть к жаре, но я считаю, что я в хорошей форме.

Брук молча кивнул. Он хотел спросить, кто выдумал глупость про то, что люди с большой мышечной массой хуже переносят жару, но раздумал. Служба в Объединенных силах давно обросла мифами, авторов которых было не отыскать.

После недолгого колебания он опустил свой мешок на бетон и уселся спиной к контейнеру. Пан покосился на сержанта, потом тихо, почти шепотом, спросил:

— Тебе как, не страшно?

— Только дураки не боятся, — ответил Брук.

— Вербовщик рассказывал, — сказал Пан, — это как в офицерской школе — заснул, проснулся и уже все знаешь. Все эти военные штуки. И никакой муштры. Говорил, накачают по самую макушку всего за несколько дней. Конечно, тебе это незачем.

— Да, наверное.

Они замолчали. Говорить в тропической маске было неудобно.

Вскоре за ними приехал открытый колесный кар, которым управлял дочерна загорелый солдат в мокрой от пота армейской майке и импровизированных шортах, сделанных из грубо обрезанных форменных штанов. Никакого оружия при нем не было, если только не считать оружием бутылку теплого пива, к которой он время от времени прикладывался.

Новобранцы расселись на откидных лавках, свалили гору барахла посреди кузова, и они покатили. Юркая машинка долго петляла между ангарами и прибыла на сборный пункт, когда солнце уже начало припекать по-настоящему.

* * *

Внутри сборный пункт — он же типовой ангар из рифленого пластика — с некоторыми поправками походил на старинный зал ожидания, из тех, что иногда показывают в исторических сериалах. Душный зал без окон был забит рядами кресел и толпами людей в военной форме, полукруглый свод отражал многоязыкий говор; солдаты бродили, сидели, болтали, диктовали письма на невесть как добытые коммуникаторы, рассказывали анекдоты, дремали в обнимку со своими баулами, выстраивались в очереди к туалетным кабинкам.

Задержав дыхание от волнения, Брук поднес служебный жетон к окошечку сканера под надписью «Таможенный досмотр». Считыватель пискнул, и турникет зажег зеленую лампочку.

— Следующий! — едва взглянув на свой планшет, произнес коренастый военный полицейский.

Вот и весь досмотр. Добро пожаловать в Менген, жемчужину Луакари!

Челноки за стеной грохотали, не переставая, в двери, минуя таможенную стойку, вливались все новые солдаты, так что через несколько часов по залу было невозможно пройти, чтобы не наступить на чью-то ногу или не запнуться о прорезиненный мешок. Ждали, когда прибудет транспорт, чтобы отвезти их в лагерь приема пополнений. Все это время Брук провел в полудреме, сидя на мешке и прислонившись спиной к стене.

Время тянулось, как патока. Есть хотелось невыносимо.

На обед им выдали по запаянной в пластик булочке с кусочком ветчины внутри. Проглотив булочку, Брук отстоял длинную очередь к питьевому фонтанчику и до ломоты в зубах напился холодной воды.

Потом был инструктаж. Его проводил немолодой майор с выгоревшими на солнце волосами. Рекруты рядами сидели на своих баулах, а майор расхаживал взад-вперед у стены, засунув большие пальцы за ремень. Говорил он простыми, доступными словами, как обычно говорят люди от земли, так что Брук сразу проникся доверием к этому человеку.

Пару месяцев назад, когда ему прислали повестку, Брук мог выразить свои знания о Луакари в трех коротких фразах: «Это очень далеко», «Там развит туризм», «Это планета с хорошим климатом и редкими аномальными явлениями, главным из которых является так называемый живой туман». Общее мнение сводилось к тому, что Луакари — тепленькое местечко, населенное людьми, все существование которых определяется набором известных клише: море, пляжи, отели и банки. Ни промышленного спада, ни безработицы, уровень жизни — один из самых высоких в человеческом содружестве. Никто не питал к Луакари ни симпатии, ни ненависти. И на вопросы о беспорядках все реагировали одинаково: господи, да нам-то какая разница, это же так далеко! Короче, тоска, зеленая тоска.