спустя некоторое время вспомнила, что до революции канал Грибоедова носил иное название — в честь императрицы Екатерины II.

Миновав доходный дом Ратькова-Рожнова, мы приблизились к Банковскому мосту. Солнце уже поднялось достаточно высоко, и его лучи придавали золотым крыльям львов еще больше блеска.

Проехав еще немного, кучер остановил карету у бежевого четырехэтажного дома. По моим примерным подсчетам, мы находились рядом с Мучным мостом, которого, выходя из кареты, я почему-то не увидела.

Забыв о травмированном Димке, я стояла на набережной и удивленно таращилась на то место, где должен был стоять Мучной мост. А еще на набережной не было ни одной машины — только редкие экипажи и немного людей в дореволюционной одежде. И, разумеется, никакого асфальта.

Несмотря на утреннюю прохладу и все еще мокрую одежду, меня бросило в жар. Я нервно стянула с головы капюшон и застыла на месте, пытаясь осознать реальность происходящего.

— Ты чего зависла? — спросил брат, когда князь Волконский помог ему выбраться из кареты.

Я молча указала ему на место между нами и Каменным мостом.

— Рано еще, — бросил Димка, поняв мой немой вопрос. — Его построят большевики в 1931 году.

Видимо, он забыл о том, что рядом с ним стоял князь Волконский.

От услышанного брови мужчины взмыли вверх, а глаза принялись метаться от меня к Димке. Кажется, Волконский только сейчас придал значение нашей одежде и увидел мои фиолетовые волосы, которые уже успели немного подсохнуть.

— Кто вы такие?! — стальным голосом произнес князь. Его серо-голубые глаза больше не сияли отеческой добротой.

— Господь милосердный! Дитя, что с твоими волосами?! — воскликнула жена Волконского, Анна Николаевна, когда я сняла капюшон.

Из-за нашей с Димкой неосмотрительности брату предстоял долгий и серьезный разговор с князем Волконским. Меня же, сочтя несмышленым ребенком, Владимир Михайлович отправил на попечение своей жены — миловидной светловолосой женщины на пару лет моложе самого Волконского.

— Это краска. — Впервые меня смущали мои же волосы.

— И где же нынче юных дам так ужасно красят и стригут? — всплеснула руками Анна Николаевна.

Я промолчала, кутаясь в еще влажную толстовку.

— Ох, ладно, оставим твои волосы на потом. — Анна Николаевна открыла дверь просторной комнаты с мебельным гарнитуром темно-зеленого цвета и крикнула: — Глаша!

Несколько секунд спустя появилась девушка чуть старше меня в чепце и простом сереньком платьице, поверх которого белел аккуратный фартучек.

— Глаша, приготовь горячую ванну и сухую одежду, да побыстрее. И полотенце принеси.

— Сию минуту. — Девушка склонила голову и поспешила выполнять поручение госпожи.

Когда Глаша принесла большое полотенце, Анна Николаевна велела мне раздеваться.

— Полностью?

— Полностью, разумеется, — закивала княгиня. — Ты же насквозь мокрая. Глаша, водки!

— Водки?

Боже, только не растирка! Пожалуйста!

— Раздевайся, скорее, никто сюда не войдет, кроме горничной. — Анна Николаевна расправила полотенце и подняла его вверх, имитируя ширму, чтобы мне было более комфортно.

Кряхтя, я стянула с себя всю мокрую одежду и кашлянула. Анна Николаевна, поняв знак, закутала меня в полотенце и, когда Глаша принесла графин с водкой, принялась растирать мое тело вонючей жидкостью.

Я внимательно смотрела на ее тонкие нежные пальцы, с которых она предусмотрительно сняла кольца, чтобы не поцарапать меня, затем на засученные рукава кружевной блузы, а потом перевела взгляд на сосредоточенное лицо. Невольно мне вспомнилась моя мама, которая тоже вот так растирала меня водкой, когда я маленькая провалилась ранней зимой в подернутую тонким слоем льда лужу.

— У вас есть дети? — поддавшись какому-то странному порыву, спросила я.

Руки Анны Николаевны замерли на моих икрах.

— Есть. Сын и дочь. Но я не знаю, где они сейчас…

— Они пропали?

Женщина кивнула.

— Они ушли на прогулку в то ужасное воскресенье 1905 года и больше не вернулись. Мы приехали в Петербург по делам мужа. Его целыми днями не было дома, а мне в те дни ужасно нездоровилось. Дима с Леночкой улизнули из дома, их даже прислуга не заметила. Ах, если бы я могла стоять на ногах, я бы следила за ними и ни за что бы не выпустила из дома, когда на улицах такие волнения…

На глазах Анны Николаевны выступили слезы. Ее руки так и лежали на моих икрах, и мне стало еще более неловко. Эта женщина потеряла своих детей и вынуждена возиться со мной. Но что еще хуже — моя мама тоже будет такой, когда поймет, что мы пропали.

Эта мысль больно резанула по сердцу, и я закусила нижнюю губу, чтобы сдержать навернувшиеся слезы.

— Я вам всей душой сочувствую, — робко сказала я, осторожно убрав руки женщины со своих ног.

Анна Николаевна всхлипнула, и вытерла глаза тыльной стороной ладони. В этот момент, как нельзя кстати, пришла Глаша и сообщила, что ванна готова. Наказав горничной помыть меня, Анна Николаевна достала из кармана юбки кружевной платочек с вышитыми на нем цветами и, промокнув глаза, вышла из спальни.

После горячей ванны с ароматными маслами я почувствовала себя другим человеком. К тому времени, как я, согревшаяся и приятно пахнущая, вошла в зеленую комнату в платье, которое было мне немного маловато, Анна Николаевна тоже переменилась.

Вскочив с кресла, в котором она сидела с вышивкой, женщина с умилением осмотрела меня и улыбнулась.

— Это платье Леночки. Ей было одиннадцать, когда она его носила. Тебе немного мало, но смотрится неплохо.

— Да, — неуверенно произнесла я, поправив непривычно длинный и пышный подол серо-коричневого платья в клеточку.

— Выглядишь мило, сестра. — Ко мне подошел Димка, одетый в коричневый костюм-тройку свободного пошива.

Я удивленно уставилась на брата, мысленно отметив, что ему этот наряд очень даже идет. Димка просто идеально вписался в это время, не то, что я, со своими волосами и совершенно неизящной фигурой.

За Димкой в комнату вошел Владимир Михайлович. По выражению его лица я не смогла определить, поверил он Димке или же нет. Однако, исходя из того, что брат переоделся и выглядит расслабленным, разговор их прошел хорошо.

Тяжелый вздох вырвался у князя, когда он на меня посмотрел.

Вспомнив, что на мне платье его пропавшей дочери, я шагнула за спину брата, спрятавшись за ним от глаз князя.

— Это водка? — Владимир Михайлович перевел взгляд с меня на графин, который так и остался стоять на столе.

— Водка, — кивнула Анна Николаевна. — Это для…

Не успела она договорить, как князь шагнул к столу, взял графин и сделал большой глоток прямо из горла. Я невольно сморщилась.

Владимир Михайлович шумно выдохнул и, взяв ладонь жены, поднес ее к носу, а затем поцеловал.

— Видит бог, мне этого требовалось. — Взглянув на Димку, князь