подождать. Он не будет работать сегодня, и если джентльмены покончили с товарищем, ему желательно было бы взять его.

— А если кто из присутствующих, — прибавил он с своей обычной сериозностью, — если кто-нибудь не прочь принять участие в похоронах, то милости просим!

Может быть, благодаря преобладавшему юмору, о котором я уже говорил как о характерной черте Песчаной Косы, может быть, по какому-нибудь лучшему побуждению, — но две трети зевак сразу приняли приглашение.

Был полдень, когда труп Теннесси был передан в руки его товарища. Когда тележка подъехала к роковому дереву, мы заметили в ней грубый продолговатый ящик, до половины наполненный сухими листьями и хвоями. Кроме того, тележка была украшена ветками и цветами. Когда тело было положено в ящик, Товарищ Теннесси прикрыл его смоленым холстом и, осторожно взобравшись на узенькое сиденье впереди и упершись ногами в оглобли, пустил осла вперед. Экипаж медленно двинулся, тою степенною рысцой, которой Джинни не изменяла даже в менее торжественных случаях. Люди — наполовину движимые любопытством, наполовину шутки ради, но все в высшей степени добродушно — побрели рядом, сзади или даже некоторые впереди тележки. Но мало-помалу, вследствие ли узкой дороги или взявшего верх чувства приличия, компания разделилась на пары, сдержала шаг и приняла внешний вид формальной процессии. Джек Фолинсби, который сначала затрубил было похоронный марш, перебирая пальцами по воображаемому тромбону, замолчал, видя недостаток симпатии и оценки и не обладая способностью ваших пресловутых юмористов довольствоваться утехой своей собственной шутки.

Дорога вела через Гризли-Кенен, на этот раз облеченный в мрачную, печальную тень. Красные деревья, хороня свои мохнатые ноги в красной почве, стояли с индийской сановитостью вдоль пути, словно благословляя своими нависшими ветвями проезжавший гроб. Заяц, захваченный врасплох, притаился, весь дрожа, в придорожных папоротниках. Белки поспешили занять безопасный наблюдательный пункт на высших ветвях; а синие сойки, распустив крылья, бежали скороходами впереди, пока они не дошли до уединенно стоявшего домика Товарища Теннесси.

И при более благоприятных обстоятельствах это место нельзя было бы назвать веселым. Некрасивое местоположение, грубые и неприятные очертания, непоэтичные детали, свойственные всем вообще гнездам калифорнских пионеров, здесь усиливались всей безотрадностью разорения и нищеты. В нескольких шагах от домика была бесхитростная изгородь, за которой в короткие дни супружеского счастия хозяина предполагалось развести сад, но где теперь все сплошь заросло папоротником. Когда мы подъехали, мы заметили нечто вроде недавней попытки обработки почвы, но это было не что иное, как куча земли возле свежей могилы.

Тележка остановилась у изгороди; и отвергнув предложение помощи с тем скромно самоуверенным видом, который был ему присущ, Товарищ Теннесси взвалил тяжелый гроб на спину и донес его до могилы. Затем приколотил доску, служившую крышкой, и взойдя на кучку земли возле могилы, снял шляпу и медленно обтер лицо платком. Толпа догадалась, что это введение к речи; и они расположились как кто мог по изгороди и на пнях и ждали.

— Когда человек, — начал Товарищ Теннесси медленно, — пробегает целый день без устали, что ему естественно сделать? Конечно, вернуться домой. А если он не имеет возможности сам вернуться домой, что может сделать его лучший друг? Конечно, привезти его домой! Вот и Теннесси бегал день-деньской и умаялся, и вот мы привезли его домой…

Он помолчал, поднял с земли кусочек кварца, задумчиво потер его о рукав и продолжал:

— Не один раз я приносил его домой на спине, как вы сейчас видели. Не один раз я приносил его в этот дом, когда он был совсем бессилен и беспомощен; не один раз мы с Джинни ждали его на том пригорке, чтобы подобрать его и привезти домой, когда он не мог говорить и не мог признать меня. А теперь вот… так как это в последний раз, — он остановился и тихонько потер кварцем о рукав, — видите ли… Товарищу тяжко… Однако, джентельмены, — примолвил он, оборвав себя и подняв с земли заступ, — похороны кончены: спасибо вам, от меня и от Теннесси, за ваше беспокойство.

И отказавшись от предложений помощи, он принялся зарывать могилу, обернувшись спиной к толпе, которая разбрелась после минутного колебания. Когда они поднялись на небольшой холм, скрывавший из виду Песчаную Косу, некоторые, оглянувшись, увидели, что Товарищ Теннесси, покончив дело, сидит на могиле, с заступом между колен и с красным бумажным платком на лице. Но другие уверяли, что на таком расстоянии нельзя было отличить лица от платка, и потому этот пункт остался неразрешенным.

В реакции, последовавшей за лихорадочным возбуждением дня, Товарищ Теннесси не был забыт. Тайное исследование сняло с него всякое подозрение в соучастии в проступке Теннесси. Песчаная Коса сочла обязанностью посетить его и почтить различными неуклюжими, но доброжелательными аттенциями[3].

Но с этого дня его железное здоровье видимо пошатнулось; и когда наступил дождливый сезон и тонкие травки выглянули из-под холмика над могилой Теннесси, он слег в постель.

Однажды ночью, когда ели вокруг дома гнулись под бурей и припадали своими грациозными дланями к крыше и громко слышался плеск и стон мятежной реки, Товарищ Теннесси поднял голову с подушки и проговорил:

— Пора ехать за Теннесси; пойти запречь Джинни…

И хотел было привстать с постели, но его удержал сидевший у изголовья. Он продолжал бредить.

— Тпру! Стой, Джинни… тпру, старуха! Как темно! Берегись пней… и смотри, не прозевать бы нам его! Смотри в оба, старуха. Иногда, ты знаешь, когда он мертвецки пьян, он ложится поперек дороги… Держи прямо на ель, сюда, к пригорку. Вот, я говорил! Вот и он… сюда, Джинни! Смотри: стоит сам, трезвый, лицо светлое… Теннесси! Товарищ!

И так они встретились.

1869

Примечания

1

Дунгари называется грубое синее сукно.

2

Iron-pirate — железный пират; Iron-pyrites — колчедан.

3

Внимание, интерес, уважительная благосклонность. — Прим. книгодела.