Он оделся и, не обуваясь, прокрался по коридору коммуналки, дабы не попасться на глаза трем соседкам старухам. Наконец вырвался на волю.

Почему босиком? Да все из-за старух. Они были очень разные, потому и прозвища он им дал соответствующие: одна - Одуванчик, другая - Скорбь, третья Ангел, только очень злой. В одном сходились: шалопая надо спасать. Имелась у них общая черта - жалость. Когда умерла его мать, а Климов тогда служил срочную, куда только не писали, разыскивая его. Ответ один: не значится. Как же так, человек в армию ушел и потерялся?

Вот почему Крольчонок осторожно выглянул из подъезда и, только оказавшись на улице, натянул сандалии.

Идти надо было до метро. Там, в новом торговом ряду, имелся прозрачный павильон. Мелочи хватало всего на две кружки. Этого явно недостаточно. Огляделся - из своих никого. Один транзит. Челночники. Нелегалы. Этих не любил особо. Поднося трясущейся рукой пиво ко рту, рассматривал зал поверх кружки: даст - не даст. Было в этом поиске нечто унизительное, но здоровье превыше всего.

Уже и вторая к концу, а своих все нет. Одна шантрапа. И вдруг взгляд Климова зацепился за мужика у стойки в кожаном пиджаке, но не турецком, и с внушительного вида портфелем-чемоданом. Этот даст. Непременно ему должно стать стыдно за свое благополучие, за хорошую работу, жену, друзей обеспеченных. Эй, товарищ, выручи, а то помру прямо на глазах... Бог ты мой, это ж Димка! Артеменко. Живой...

- Отвали... Иди разгрузи что-нибудь на рынке, а лучше помойся, побрейся и на работу устраивайся. - И вместо денег сует газету "Из рук в РУкй". Не узнал.

- Значит, майор наш порядочным человеком оказался, не соврал... Жизнь сохранил... Интересно, сам-то уцелел? Не знаешь, Дим? - У Климова к горлу подкатил шершавый комок. - Не узнал, значит? Я не обижаюсь. Меня теперь многие...

Не успел договорить. Димка Артеменко уронил чемодан и, молча обхватив Климова огромными ручищами, приподнял над полом.

- Узнал! Узнал! - неожиданно для себя заорал Геннадий Климов. - Узнал однополчанина... - И вдруг заплакал. Слезы сверху капали на лицо и пиджак Артеменко. Народ вокруг улыбался.

Дима поставил Гену перед собой. Подошли свои. Откуда нарисовались? Хлопали по плечу. Поздравляли, предчувствуя дармовую выпивку. Ошиблись.

- Пойдем-ка, Гун, туда, где прилично кормят. Посидим. Сколько лет прошло, восемь?

- Десять, - поправил Климов.

- Верно.

Расположились в лагманной у узбеков. И пошел разговор. Правда, сначала препирались, кому говорить первым, но Климов настоял на своем. В этом была логика. Докатиться до уровня Генки легко и просто, а вот стать таким, как Димка...

- А чего я? Я тоже, как ты. Целый год. Когда вспоминаю, веришь, дрожь берет.

- Верю.

- Потом женщину встретил.

- Красивую?

- Худенькую... Рак у нее был. Догадывалась. И сказала она мне, Гун, что надо каждый день проживать так, будто он последний... Иначе, говорит, Димочка, - не жизнь.

- Правильно сказала. А мне на женщин всегда не везло. Хоть и здоровые все были.

- Ничего, Климов, раз мы там не пропали, то и здесь свое возьмем.

Климов потянулся за стопкой, налил до краев с намерением произнести тост.

- Не много ли?

- Практика рождает профессионалов. Я свою дозу знаю.

Однако ошибся. Они тяпнули еще по три. За майора. За писарей штабных. За лучшую жизнь для всех и каждого. И Климов сломался. Артеменко и сам с трудом держался на ногах, но до выхода добрались. Поймали машину.

- Слышь, друг, отвези-ка нас в баньку, мне друга полечить надобно, попросил Дима, и водитель отвез их в "Селезни". Взяли отдельный кабинет с сауной и выходом в общую русскую парную - мужики все-таки любят кучковаться.

Через полчаса Климов запел. Еще через полчаса начал говорить вполне внятно. Следующие полчаса окончательно преобразили человека - теперь совсем хорошо выглядел гвардеец ВДВ. Бывших гвардейцев ВДВ не бывает.

- Давай побрейся, - Дима заказал станок, отказавшись от услуг парикмахера,.- одевайся, а я последний заход сделаю.

Через несколько минут по бане разнесся истошный вопль. Так кричат, когда рушатся последние надежды.

- В чем дело?! - В кабинет вбежал Артеменко.

- Обокрали, Дима! Всю одежду сперли! Мама моя, и трусы, и ботинки...

- Вон твоя одежда висит.

- Это не моя!.. Стой... Может, тот и спер? А свою здесь оставил.

- Твою я приказал выбросить на помойку. Вещи только из карманов выгреб. Вон, лежат на лавке.

Климов хлопал глазами. Переваривал. Потом начал торопливо примеривать. Надевая брюки, чуть не упал, но, заскакав козлом, удержался на ногах. Посмотрел в зеркало.

- Ну, блин горелый, дела-а-а...

Потом поехали к Гуну домой. По дороге Климов рассказал о старухах.

- Ничего, Генчик, разберемся. Хорошие тетки, по-видимому.

- И Ангел злой?

- В первую очередь.

- Она, конечно, справедливая, но уж больно недобро смотрит. А Скорбь? Я ее раз у своей кастрюли поймал.

- Может, мясо подбрасывала? На одних костях навара не сделаешь.

Климов задумался и согласно кивнул:

- Одуванчик всегда с пенсии деньги ссужала. Правда, я отдавал. Нет, честно...

- Она мне нравится меньше всех.

- Это почему?

- Знаешь, жена моя Вера как-то сказала: не надо баловать людей деньгами и советами, лучше дать в руки инструмент и научить работать.

- Не скажи. Кто сладкого вкусил, того на горькое не потянет. Имею в виду, кто лентяйничал, того уж за станок не поставишь.

- Допустим, тебе предложат грузовик. Хороший. Пусть не новый, но на ходу...

- Да мне развалину дай и запчасти, ты ж знаешь, какие руки были золотые. Из дерьма конфетку сделаю.

- Тогда пошли.

Они поднялись на шестой этаж, и Климов позвонил. Утром забыл взять ключи. Не до того было. Открыла Скорбь. И не узнала:

- Вам кого?

- Да ты че, Скорбь? Это я, Генка, сосед твой.

- Мира! - позвала Скорбь, и появилась вторая соседка, с решительным лицом всегда правого человека.

Оказывается, Ангел злой в миру имел совсем другое имя.

- Что, Роня?

- Тут двое пришли. Одеты прилично.

Мира присмотрелась, и лицо у .нее сделалось другим.

- Пускай...

И Роня, доверяя Мире, впустила их, но потом все-таки поинтересовалась: точно ли он?..

- Или я глупа, или мир перевернулся, - сказала, уходя в свою комнату, Ангел злой.