— рабочий день начинался с восьми — Костя заходил через проходную, скармливал бейджик прожорливому турникету, турникет вежливо мигал зеленым, охранник записывал Костю в свой журнал.

В здании проходной еще была столовая для рабочих, но Костя там никогда не ел. Столовая в административном корпусе, где располагался отдел кадров и где заседали все руководители, была намного лучше, лучше и дороже. Там можно было отведать восхитительного грибного супа со сливками (до этого Костя ненавидел супы), нежнейшего картофельного пюре со свиным шницелем или сосиской (Костя обошел все супермаркеты города, но так и не нашел таких же вкусных сосисок), а на десерт угоститься вкуснейшей «Павловой». Впрочем, Костя, который не очень любил сладкое, десерт брал редко, а вот девчонки из бухгалтерии это пирожное обожали.

Эти же девчонки, Даша и Оля, как-то за обедом и проболтались Косте, что Фатьянов скоро уйдет с поста директора, мол, старый он стал и немодный. И они же подтвердили витавший в воздухе слух о том, что новым директором, скорее всего, назначат его, Костю, точнее Константина Викторовича, но сначала его кандидатуру должен одобрить Роберт Векслер. «А Векслер-то тут при чем?» — спросил Костя, отрезая ножом кусок свиной котлеты. «Как это при чем? — Оля подняла в изумлении виртуозно подкрашенные брови. — В этом городе все решается через мэра Векслера. С ним надо дружить». Даша в знак согласия энергично закивала. Слухам не суждено было сбыться. Новым директором назначили неизвестного из Москвы, а Костя, то есть Константин Викторович, лишился работы. Но в одном девчонки были правы — дружба с Векслером решила все. Дурацкая цепочка событий и привела к тому, что безработный Костя, мучимый сомнениями, потащился с утра пораньше в «Бруклин», что на Привокзальной площади, — еще один, помимо завода, центр воскресенского мироздания.

До Привокзальной площади ходила маршрутка номер 13, но ходила она по какому-то странному, не подвластному логике, расписанию. Это расписание определенно составлял человек с пониженным интеллектом, но с наклонностями психопата. Едва Костя вышел из подъезда, как богомерзкая тринадцатая маршрутка жизнерадостно промчалась мимо, утаскивая пассажиров, которым повезло оказаться в нужное время в нужном месте. Возможно, эти пассажиры владели магией вуду, а возможно, посмотрели в даркнете расписание маршрутки, поэтому и сели в нее вовремя. В обычном интернете этого расписания не было, Костя знал точно, поэтому решил доползти до Привокзальной площади пешком, не полагаясь на древние знания. Он прошел полпути, в какой-то момент его обогнала злосчастная маршрутка (он так и не понял, была ли это маршрутка, которую он пропустил, или уже следующая), но он не пожалел о том, что в качестве общественного транспорта выбрал собственные ноги. Гораздо больше он жалел о том, что не удосужился с утра зарядить беспроводные наушники (китайскую дешевку, заказанную с «Алиэкспресса», но исправно работавшую) и теперь мучился, слушая, как гудит и вибрирует ненавистный город.

И снова, снова весь окружающий мир казался неправильным. Неправильно долго он стоял на светофоре — по улице ехала транзитная фура, огромная, как «Титаник», и уже загорелся зеленый, а фура-дура все еще ехала, и Костя еле успел перебежать перед тем, как загорелся красный; неправильно долго он шел по улице, которая начиналась промзонами и парочкой автосервисов, а продолжалась шеренгой одинаковых панельных пятиэтажек грязно-серого цвета, щербато улыбавшихся застекленными балконами. Все было неправильно. Реальность была соткана из противоречий. Не реальность, а лоскутное одеяло какое-то.

4

На Привокзальной площади располагался (кто бы мог подумать!) автовокзал — единственное место, откуда можно было покинуть Воскресенск-33. Единственное, потому что поезда в городок не ходили, а оба городских кладбища, и закрытое первое, прозванное в народе Мыльной горой, и действующее, кладбище номер 3, находились в черте города, поэтому даже в могиле житель Воскресенска-33 оставался таковым. Тут опять работала магия чисел, потому что кладбища номер 2 отродясь не было.

А напротив вокзала угнездился торговый центр с дурацким названием «Бруклин». Это был единственный во Вселенной Бруклин, который жители города, люди небогатые, могли посетить. Для некоторых воскресенцев даже этот Бруклин был дороговат, но для самых бедных горожан каждый день, кроме понедельника, работал вещевой рынок на Мичурина. Понедельник — санитарный день.

Костя немного померз («Бруклин» открывался в девять, а на часах было 8:51), выкурил сигарету и, наконец, когда настал час икс, зябко поеживаясь и переминаясь с ноги на ногу, зашел в торговый центр. И снова его мозг зацепился за неправильность — «Бруклин» открылся в 9:01. Это было хуже, чем заусенец, хуже, чем рисинка, застрявшая в зубе. Это было ужасно.

Чертов «Бруклин». Тут все было как обычно: на первом этаже торговали сотовыми телефонами и шубами, на втором — китайскими шмотками, а на третьем этаже разместился благословенный фуд-корт, где недавно, в компанию к вездесущему «Макдоналдсу», открыли еще и «Большую картошку». Туда-то Костя и пошел. Заказал себе картошечку на сыре, добавил крабовый салат, попросил черный кофе без сахара и даже улыбнулся хмурой кассирше, которую определенно не радовала перспектива обслуживать непонятного бездельника, с утра пораньше захотевшего картошечки, но в какой-то момент она растаяла и даже перестала хмуриться, и вежливый Костя получил свою порцию счастья, щедро заправленного сыром, и радостно забрал поднос, и уселся с этим подносом за столик. Столик, правда, немилосердно шатался, но он был у окна, за окном суетилась Привокзальная площадь, хотелось посидеть, задумчиво разглядывая незнакомых людей, поэтому пришлось смириться с неустойчивостью столика относительно пространства и времени и не делать резких движений.

«Черт побери, мне тридцать лет, — мрачно подумал Костя, ковыряя вилкой крабовый салат. — И я даже не могу рассказать жене о том, что потерял работу. Какой же ебаный стыд!»

Он прекрасно понимал, что рано или поздно деньги, выплаченные заводом в качестве компенсации, закончатся. Рано или поздно придется найти работу, и, черт побери, никогда больше ему не быть белым воротничком, ибо единственное в Воскресенске-33 место, где можно было сидеть в теплом офисе за компьютером, флиртовать с секретаршей и заполнять бесконечные отчеты, Костя уже потерял и теперь не вернет больше никогда, и от того, что это место, как первая любовь, бывает в жизни только раз, легче не становилось. С одной стороны, ему делалось мерзко от того, что приходилось обманывать Диану, а с другой стороны, говорить ей о потере работы и о том, что в скором времени будут очевидные финансовые трудности, — значит пускать по ветру многолетний труд Муравьева, ибо Диана, чье душевное состояние было хрупким, как первый лед после заморозков, могла эту новость и не пережить.

«Как же так получилось-то, е-мое? Как же так получилось?» — допивая остывший кофе, спрашивал сам себя