– Васнецов, слезьте с бабушки! – не разобравшись, о чем речь, нервно гаркнула толстая тетка, исполняющая роль церемониймейстера.

Станичники загоготали, и из рядов посыпались соленые шуточки про старуху, на которую тоже бывает проруха.

Толстая тетка покраснела, с запозданием сообразив, что Генка имел в виду не какого-то конкретного гражданина Васнецова, покушающегося на девичью честь бабушки, а увесистое живописное полотно, и самолично сдернула картину с упакованных в плед коленок Капитолины Митрофановны. Резная деревянная рама углом бухнулась аккурат на тонкий кожаный штиблет очередного сановитого дарителя, и тот от неожиданности и боли прямо посреди поздравительной речи взвизгнул и проорал непечатное слово, да так громко, что встрепенулась даже поникшая было бабулька.

Толпа развеселилась еще пуще.

– Слышь, Митрофановна! Вот ужо и мать твою помянули! Кстати пришлось! – дыша вчерашним перегаром, весело завопил разбитной мужик с гармошкой. – Как положено, за родителей! Ну, где тут угощеньице, где молочко от бешеной коровки? Наливай народу, не томи!

Гости загудели, как пчелиный рой, и дружно двинулись к столам, накрытым в садочке под фруктовыми деревьями. Праздничное угощение, очевидно, предоставил очередной спонсор, какой-нибудь супермаркет или оптовый продовольственный рынок, потому как традиционную кубанскую кухню на столе представляла только десятилитровая стеклянная бутыль с дымчато-голубым, как глаза юбилярши, самогоном. Гигантскую емкость плотным кольцом окружали двухлитровые пластиковые бутылки с газировкой. В качестве закуски народу предлагались тоненько нарезанные колбасы, просвечивающие кусочки рыбы на картонных подносиках, сыр, сухарики, соленое печенье и разнообразные чипсы в высоких банках с изображением усатого мужика, весьма отдаленно смахивающего на кубанского станичника.

– Тьфу ты, одна буржуйская закусь, – с неодобрением оглядев столы, изрек все тот же разбитной мужичок с гармоникой. – А ну, Любашка, давай сюды свою корзину!

Необъятная Любашка в ситцевом сарафане проворно отодвинула в сторону бумажные и пластиковые тарелки с тонкими до прозрачности мясными нарезками и торжественно выложила на скатерть увесистый сверток. Развернула отстиранный до белизны миткалевый рушник и под одобрительный гул голосов достала из него толстый шмат аппетитного бело-розового сала с мясными прожилками.

– А у меня кокушки, – похвалилась тетка, похожая на Любашку, как двойняшка, только одетая иначе, в цветастый халат.

Откуда-то из-за спин заинтересованной публики к ней по рукам приплыла покрытая льняной салфеткой плетеная корзинка. Баба выгребла из нее и горстями высыпала на стол вареные яйца – крупные, остроносые, со скорлупой цвета ряженки, а затем вытащила из той же корзины трехлитровый баллон с солеными огурцами.

Мужики одобрительно загомонили, бабы деловито захлопотали вокруг стола, и уже через несколько минут скатерть сплошь покрыли крепкие ярко-красные помидоры, пучки искрящейся росой зелени, сваренные в «мундирах» розовые картофелины, щетинящиеся крупными зубчиками головки чеснока и многочисленные и разнообразные домашние пирожки: с мясом, с сыром, с картошкой, капустой, яйцами. Тарелки с «буржуйской закусью» задвинули на дальний край стола, поближе к городским гостям. Тоскливо поглядывая на остро пахнущее чесночком нежное сало, спонсоры и иже с ними вяло поклевывали хрустящие чипсы и кружевные ломтики сыра и копченой колбаски, от жары быстро темнеющие и сворачивающиеся в трубочки.

– Ну, с именинницей нас! – возвестил гармонист, первым опрокидывая стопку с самогонкой.

– Ты только посмотри, как ее скукожило! – толкнул меня локтем в бок Генка, уплетающий сочащийся красным вишневым соком домашний пирожок размером с лапоть.

– Кого? – не поняла я. – Капитолину?

– Капитолину – это само собой, – кивнул Генка. – Но я тебе про тетку Ваську говорю!

Я посмотрела в направлении, указанном надкушенным пирожком, и увидела толстую тетку, проводившую официальную часть мероприятия. Теперь, когда Генка назвал ее, я узнала редакторшу одного из городских телеканалов, Василису Никитишну, в узких кругах прозываемую просто теткой Васькой.

Эта тетка Васька – на редкость неумная особа с большими запросами и амбициями. Она полагает себя лучшей в мире ведущей телепередач и с поразительным апломбом выдает в эфир дикие глупости. Помню в День Победы с утра пораньше Васька вела в прямом эфире праздничную программу с ветеранами, двумя милыми старичками, одного из которых звали Иван Петрович, а другого Николай Васильевич. Простые вроде русские имена, отчего бы их не запомнить? Иван, Петр, Николай, Василий! В принципе эти четыре исходных имени безмозглая тетка запомнила, но зато умудрилась составить из них все возможные варианты сочетаний имени-отчества гостей: был у нее и Иван Николаевич, и Николай Иванович, и Петр Николаевич, и Василий Петрович, и еще бог знает кто. Тезке Гоголя повезло, тетка Васька хоть один раз за всю получасовую программу, но все же назвала его правильно, а бедняга Иван Петрович делал кислое лицо всякий раз, когда ведущая выдавала очередную версию его ФИО. В начале программы кроткий старичок еще пытался открыть рот и поправить Василису, но она не позволяла ему отклониться в сторону от намеченного ею самой курса, так что дедушка, наверное, решил следовать пословице – «Хоть горшком назови, только в печь не ставь!».

Выдержка изменила заслуженным старикам только один раз, в самом финале, когда идиотка Васька изрекла следующую фразу:

– Дорогие Петр Васильевич и Иван Николаевич! Не все ваши боевые товарищи дожили до этого дня, но у вас сегодня есть возможность лично поздравить их в прямом эфире с Праздником Победы!

– А вы разве и на тот свет вещаете? – потеряв терпение, зло съязвил тезка Гоголя.

Василиса потеряла дар речи, и этим немедленно воспользовался второй гость:

– Может, дождемся, когда погибшие товарищи нам по телефону в студию позвонят! – добил тетку Ваську Иван Петрович. – С ответным, так сказать, поздравлением!

– Вот ведь серость деревенская! – поймав мой взгляд и неправильно его истолковав, презрительно изрекла Василиса. – Налетели со своим салом и горилкой, испортили культурный праздник!

– Зато бабка жива осталась, – отозвался за меня Генка. – Вы ж со своим культурным праздником чуть ее заживо не похоронили!

– Кстати, а где же именинница? – Я отложила в сторону пирог с домашним сыром и огляделась.

Капитолины Митрофановны в кресле у порога хатки уже не было, очевидно, заботливые родственники увели утомленную шумным многолюдным сборищем старушку в дом. И двери за собой плотно прикрыли!

– Ну вот! – расстроилась я. – А как же интервью?

– Интервья не будет! – на скамейку рядом со мной шлепнулся потный Вадик. – На, подержи!

Он вручил мне видеокамеру, бесцеремонно придвинул к себе мою тарелку с аппетитными пирогами и полез вместительной деревянной ложкой в миску со сметаной.

– Почему же не будет интервью? – не заметив разбоя, озадаченно спросила я.