Немец вопросительно поднял брови.

— Например?

Немец смотрел старику в глаза так долго, что, казалось, он глядел в душу старика.

— Подумайте сами: разве можно всю жизнь потратить на то, чтобы обучать игре в шахматы? Потратить всю жизнь на то, чтобы стать, например, гроссмейстером или олимпийским чемпионом, или первоклассным писателем, — все это, несомненно, стоит того. А обычное преподавание?

Немец улыбнулся.

— Да, возможно, вы правы. Но почему не цель всей жизни не может быть маленькой? Я не высказываю сейчас избитую истину о том, что каждый волен выбирать свою цель жизни. Нет, речь не о том. Я говорю лишь о том, что цель может и не такой всеобъемлющей.

— Но для чего же тогда жить, если не ради великих целей? Только представьте, что вы работаете изо дня в день над, например, картинами, и перед смертью понимаете, что этот труд переживет вас и вашу смерть. Великолепное счастье!

— Но ведь если я всю свою жизнь преподавал и помогал детям, разве я не буду испытывать счастье перед смертью?

Старик задумался. Еще никогда никто не говорил с ним «на одном языке», и мысль немца пошатнула его теорию.

— Мне кажется, — продолжал немец — что каждый рождается не для того, чтобы стать великим художником или кем-то другим. Нет, мы находим свою цель, свою задачу в этом мире лишь во время жизни рано или поздно. Осмелюсь спросить, вы достигли своей цели?

Этот вопрос был подобен грому.

— Увы, я старался…

— Дайте угадаю, — перебил немец — старались достичь невозможного, и так не достигли?

Старик кивнул.

— Что же, наверное, вам стоило бы заняться другим делом, а не гоняться за призрачными идеалами.

— Все равно нам не дано познать абсолютную истину. Не дано мне узнать правильно ли я сделал, что пытался, как вы сказали, достичь невозможного или нет.

— Во всяком случае я думаю, что вы бы почувствовали себя лучше, если бы не изводили себя по этому поводу.

Сделав последний ход и поставив мат, старик встал из-за стола и, пожав руку и поблагодарив немца за прекрасный диалог, направился к хозяину. Тот сидел и вновь пил.

— Пить будешь? — спросил хозяин, когда старик подсел к нему.

— Да.

Хозяин подал ему полупустую бутылку пива, и старик, погрузившись в размышления, начал пить. Краем глаза он заметил, что немец подходит к ним.

— Я все-таки не могу смириться с поражением. Хочу взять реванш.

Старик кивнул.

На этот раз старик начал играть белыми фигурами.

— Ваши размышления мне по душе, однако я все равно буду стоять на своем.

— Как знаете. Вы свою жизнь уже прожили, и я тоже. Каждый видел ее по-разному.

Тишина окутала комнату. В этой тишине старик глубоко задумался настолько, что достаточно быстро проиграл.

— Я полагаю, это мат — сказал немец после долгой тишины.

Старик не стал задерживаться и вновь вернулся к себе в комнату, которая теперь казалась ему слишком тесной и душной. Он заснул, хотя мысли все так же бурлили в нем.

Проснулся он уже поздно вечером от сильной головной боли и, качаясь, вышел на улицу, к морю.

Море было спокойно. Медленные волны на фоне необычайно красивого багрового заката, казалось, усыпляли. Но старик не мог спать, не мог думать. Его, казалось, пленял вечерний пейзаж. И после разговора старик, к своему удивлению, ощутил что-то теплое внутри себя. Что-то внутри него согревало его холодную, застывшую душу. Объятия холода превратились в объятия тепла и спокойствия.

Ночь на удивление была теплая. Старик лежал на песке, глядя на звездное небо. То одна, то другая звезда мелькали и привлекали его внимание.

Рассвет настиг старика слишком быстро. Теплые лучи озарили его поседевшую голову, его состарившееся лицо, его уставшие сонные глаза. Солнце освятило, казалось, его душу, растопило льдину внутри него.

Вернулся старик в гостиничный дом ближе к обеду и вновь увидел всю ту же картину: вновь спешащие бог знает куда семья, вновь хозяин, пьющий в одиночестве, вновь немец со своим сыном. Старик хотел было незаметно пройти мимо всех них, но хозяин неожиданно громко окликнул его своим пьяным и не таким мерзким, как показалось старику, голосом.

Старик невольно и чрезвычайно нервно и резко повернулся и пошел в сторону хозяина. И вновь та же самая история: пьющий хозяин, расспрашивающий о чем-то странном, молчание старика. Но что-то всё-таки было другим.

Что-то было совершенно другим в этом гостиничном доме. Он казался чуть больше старику, казался чем-то то ли родным, то ли не таким чуждым и противным. И дом, и хозяин этого дома, и неизвестные старику семья — все это стало частью его жизни, и теперь он это чувствовал. Чувствовал и ощущал печаль, но другую, не разрывающую его душу, будто острыми когтями, а успокаивающую и лечащую сознание. Печаль. Какое многообразие содержится в этом слове! Это не чувство, нет, это состояние души. И это состояние долго преследовало старика. Оно мучило его, но в то же время лечило; заставляло страдать его душу, но давало ей покой.

Разговор с хозяином не продлился долго. Расспросив старика о том, где он был, почему его всю ночь не было, хозяин ушел к себе с бутылкой пива, оставив старика один на один с собой, со своими мыслями, с печалью. Но старик не мог думать. Ни мысли не было в его голове. Теперь он не понимал, чего действительно хочет.

Старик пил в одиночестве, среди разных людей, и только один человек казался ему родным. Тот человек, который выслушал его мысли и понял их.

Некоторая радость, может, даже счастье мелькало в его глазах. Но старые мысли тушили этот блеск, живой огонь, бушующий в нем.

На следующий день старик вновь проснулся рано и вновь поспешил к родному морю. И на этот раз оно было спокойно; берег был пуст, ни души не было вблизи моря.

Мягкие теплые лучи солнца озаряли старика, море омывало его уставшие ноги. Но впереди уже виднелись тучи, грозовые, как казалось старику.

«Утренний шторм? Не может быть…» — думал старик, напрасно полагая, что гроза пройдет мимо.

И через час погода резко изменилась, и утреннюю прогулку пришлось отменить. Это сильно расстроило старика, который только-только почувствовал себя живым. Еще одна неудача или, вернее, неудачное стечение обстоятельств несколько подпортило его общее настроение, и он вновь, как и в прошлый раз, пошел в гостиничный дом.

Вернувшись, старик несказанно был рад, что не увидел хозяина. Он не хотел вновь беседовать с ним: он то и дело рассказывал ему о своем