И только бабушка принимала ее такой, какая она есть, да еще Лерка с Марком.

Правда, если бы Ника дала себе труд подумать об этом дольше, она бы поняла то, что давно поняла ее давняя подруга Лерка, с которой они когда-то решили замутить бизнес, и та часто отсылала ее на переговоры одну, потому что цифры-то посчитать дело нехитрое, а вот уломать, например, директора стеклозавода, выпускающего строго типовые, одобренные советом директоров или кем-то там еще изделия, изготовить для них под заказ нужное им, да еще за цену, которую они в состоянии заплатить, – это могла только Ника. Но она сама этого не знала.

На двери блестящая табличка – Булатов Алексей Петрович, директор. Нике понравилась фамилия директора – что-то в ней было от древней жизни. Да и сам директор, высокий мужчина лет сорока пяти, с темными, коротко подстриженными волосами, с внимательными светлыми глазами, в сером костюме и синем галстуке, выделяющемся на белоснежной рубашке, тоже ей понравился. Была в нем какая-то надежность, нечто такое, что не во всяком мужчине можно встретить, а Нике подобные и вовсе ни разу не попадались, даже во временное пользование.

– Значит, вы хотите, чтобы я попросил рабочих бросить все дела и изготовить для вас фигурки кошек, вазочки, украшенные этими фигурками, и еще кучу всякой дребедени, цена которой – копейка, а возни с ней…

– Ой, я и не знала, что все так сложно… – Ника расстроилась и мысленно обругала Лерку, ведь абсолютно прав этот мужик, что ж, рабочие все бросят и будут им фигурки лепить? Или как там их надо делать… – Я никогда не видела, как это изготавливают. Знаете, в детстве я кокнула мамину любимую вазу, сидела над ней и мечтала стать стекольной королевой, умеющей исцелять разбитые вазы. И я так себе это представила, что мне показалось, ваза вот-вот склеится, но она не склеилась, конечно, прибежала сестра и наябедничала на меня… Вы меня извините, это глупо, конечно, я вас отрываю от дел… Но, может быть, я смогу хоть одним глазком поглядеть, как у вас все это делается? Нет, наверное, нельзя, у вас тут все серьезно… Знаете, я и правда думала, что это будет красиво: расставить все эти фигурки кошек, нет, можно было бы их купить, но это не то совсем, вы же понимаете. А тут моя партнерша нашла в интернете информацию о вашем заводе, вот мы и… Ой, блин, смотрите, снег какой!

– Да, снег. – Алексей Петрович удивленно взглянул на взлохмаченную посетительницу. – И какой!

Они одновременно подошли к окну и посмотрели на падающий снег.

– Так у вас клуб?

– Нет, это не то чтобы клуб. Это арт-кафе, понимаете – музыканты там, художники, поэты. Ну, и так, граждане, конечно. Мы хотели сделать что-то очень… богемное. Назвали «Маленький Париж» – почти шесть лет нам уже, и вдруг мы решили добавить что-то новое – нам удалось расширить помещение, и я как-то так все представила… Мы с Леркой это обсуждали много раз, и она согласилась, что так будет красиво, но где это заказать? Ну, и вот я здесь. Знаете, у нас ведь не просто люди поесть приходят – у нас собираются как в клуб по интересам, а не в том понимании, что в нынешние ночные клубы. У нас клубные карточки есть, вечера проводятся, людям нравится, знаете, все-таки не интернетом единым и телевизором…

– Да, тут вы правы.

Алексей Петрович незаметно рассматривает посетительницу. Высокая, полноватая, с небрежно причесанной копной густых светлых волос – и видно, что они от природы такие светлые, потому что кое-где, если присмотреться, видна седина. Одета в простые синие джинсы и голубой свитер, обтягивающий ее фигуру, на шее – неожиданно элегантный золотой кулон с жемчугом, в ушах – серьги, тоже с жемчугом. Длинные пальцы с ухоженными ногтями – коротко остриженными, но с длинной, безупречно овальной формы ногтевой пластиной. Бледное лицо: маленький носик, пухлые губы и удивленно распахнутые синие глаза в коротких ресницах. И звонкий девичий голос – годы, прожитые этой женщиной, не слишком отразились на ней, потому что голос ее явно был таким и двадцать лет назад, а гладкое, без морщин, лицо, свежая с мороза кожа и какая-то милая непосредственность – ничего нарочитого, жеманного, но искренность и детская готовность удивляться – это располагало к себе мгновенно, от чего он давно отвык. И ее монолог, сбивчивый, явно не подготовленный заранее – вот шла мимо, дай, думаю, зайду! – располагал к ней, сбивал с привычного официального настроя, и ему захотелось вдруг все бросить – и на волю, в пампасы!

– Так, говорите, охота посмотреть на наше производство? – Алексей Петрович подмигнул Нике. – Ну, что ж. Надевайте свою шубейку, и пошли.

– Ой, правда?

– Конечно, правда. – Алексей Петрович и сам не знал, откуда у него вдруг появился этот кураж. – Айда в цех, стекольная королева, посмотрите, как рождаются вазы.

Он с веселым удивлением наблюдал, как Ника едва не вприпрыжку ринулась в приемную за своим полушубком. А сам, накинув парку поверх пиджака, вышел следом.

– Агата Михайловна, мы с нашей гостьей пойдем в цех.

– Но у вас через пятнадцать минут…

– Ничего, отмените, дело терпит. Идемте, Ника.

Они идут по заснеженным дорожкам, и Нике до того любопытно, что же там, в цеху, и как это все работает, пыхтит, крутится.

– Осторожно, скользко! – Алексей Петрович на лету ловит Нику, которая едва не упала и от этого выругалась. Ему отчего-то смешно слышать из ее уст короткое емкое слово, которым русский человек всякий раз комментирует какой-то неожиданный казус.

– Извините… привычка дурацкая… ругаюсь, как пьяный сапожник…

– А кто бы удержался? Расчистили, конечно, но…

– Так ведь чистить сейчас снег какой смысл? Нападает снова, хотя мог бы и зимы дождаться, еще только конец ноября как-никак.

– Тоже верно. Все, вот стеклодувный цех. Я так понимаю, вам именно это хотелось увидеть, да?

– Ой, знаете, как-то в детстве я по телевизору видела… очень интересно, трубка такая, дуешь в нее, и выдувается бутылочка или еще что… Я вот, например, не знала, что здесь есть такой завод.

– Наш завод возник еще в начале девятнадцатого века – купец Никонов выписал мастеров из самого Ямбурга и поселок построил вокруг завода – беглые крестьяне селились и работали, варили стекло, учились стеклодувному делу. В общем, народ здесь тогда состоял из нескольких нанятых немецких мастеров да шпаны. И это дело весьма процветало, но после революции все развалилось, не до того было, а потом товарищи большевики спохватились и отстроили все заново. И поселок Никоновский стал городом Красный Маяк. Так и стоит здесь предприятие с тех пор, сейчас уже перешло в частные руки, но работает, не бедствуем. Вот, пришли.

Из открывшейся двери на них пахнуло жаром, смесью самых разных запахов, окружили звуки. Ника пыталась все разглядеть тут же, одним махом, но это не получалось. Кто-то здоровался с директором, о чем-то говорили, а она во все глаза смотрела на то, как обычные люди один за другим выдувают шары, помещают их в формы, где они превращаются в стеклянные стаканы. И готовые тут же стоят, разноцветные …