— У тебя что, своей одежды нет? — спросила Филлида.

— Мам, я же мантию сверху надену. — С этими словами Мадлен, чтобы остановить дальнейшие расспросы, двинулась мимо них к выходу.

На улице солнце, проиграв бой с облаками, скрылось. Судя по всему, погода не особенно улучшилась по сравнению с выходными. Студенческий бал в пятницу прямо-таки залило. В воскресенье вручение дипломов бакалавра проходило под непрерывным моросящим дождем. Теперь, в понедельник, дождь прекратился, однако холод стоял такой, какой обычно бывает скорее на Святого Патрика, чем на День памяти.

Дожидаясь родителей на тротуаре, Мадлен вспомнила, что до секса дело, по сути, не дошло. Хоть какое-то утешение.

— Твоя сестра передает, что приехать, к сожалению, не сможет, — сказала, выйдя на улицу, Филлида. — Ей сегодня надо Ричарда Львиное Сердце везти на ультразвук.

Ричард Львиное Сердце был девятинедельный племянник Мадлен, которого все остальные называли Ричардом.

— Что с ним такое? — спросила Мадлен.

— Якобы у него одна почка уменьшенная. Врачи советуют за ней приглядывать. Я лично считаю, что все эти ультразвуки только создают причины для волнения.

— Кстати об ультразвуке, — сказал Олтон, — мне надо колено обследовать.

Филлида не обратила на него внимания.

— В общем, Элли страшно расстроена, что не придет на твой выпуск. И Блейк тоже. Но они надеются, что вы заедете к ним летом, по дороге на Кейп, — ты со своим новым приятелем.

В обществе Филлиды нельзя было терять бдительность. Вот ведь как: вроде бы рассказывает про Ричарда Львиное Сердце с его уменьшенной почкой, а сама уже ухитрилась переключить разговор на нового друга Мадлен, Леонарда (Филлида с Олтоном его еще не видели) и на Кейп-Код (Мадлен сообщила о своих планах поселиться там вместе с ним). В обычный день, когда голова работает, Мадлен удалось бы не дать Филлиде себя подловить, но в это утро она была способна лишь на одно — пропустить эти слова мимо ушей.

К счастью, Олтон сменил тему:

— Так что, где бы нам тут позавтракать?

Мадлен обернулась и неопределенно посмотрела в направлении, куда вела Бенефит-стрит:

— Вон там есть одно место.

Она потащилась по тротуару. Ходьба — движение — кажется, это неплохая мысль. Она провела их мимо череды домов старинного вида, ухоженных, на которых висели плакаты, оставшиеся с давних времен, мимо большого многоквартирного здания с островерхой крышей. В городке Провиденс царила коррупция, бушевала преступность, верховодили банды, но здесь, наверху, в районе Колледж-хилл, это было незаметно. Внизу, в отдалении, виднелся мрачный пейзаж: контуры центра городка и текстильные фабрики, готовые закрыться или уже закрытые. Здесь же узкие улочки, многие из них мощенные булыжником, взбирались кверху мимо особняков или вились вокруг пуританских кладбищ, забитых надгробиями не шире входа в рай, — улицы с названиями, происходящими от слов «панорама», «благосклонность», «надежда» и «встреча». Все они вливались в кампус на лесистой вершине холма. Физическое возвышение само по себе внушало мысль о возвышении интеллектуальном.

— Эти тротуары из сланцевых плит — такие милые, правда? — сказала идущая за ней Филлида. — У нас на улице раньше тоже были такие. Все-таки они куда привлекательнее. Но администрация решила их заменить на бетонные.

— Нам же это еще и влетело в копеечку, — добавил Олтон.

Он слегка прихрамывал, идя сзади. Правая штанина его темно-серых брюк раздулась — под ней был ортопедический наколенник, который он носил на теннисном корте и не только. Олтон уже двенадцать лет подряд был чемпионом клуба в своей возрастной категории — известный типаж: не первой молодости, лысеющую макушку окаймляет повязка, неровный удар справа, взгляд человека, готового на все ради победы. Мадлен всю жизнь безуспешно пыталась выиграть у Олтона. Это особенно злило сейчас, когда она играла лучше, чем он. Но стоило ей выиграть у Олтона сет, как он начинал применять запугивающие приемы, вести себя грубо, спорить по поводу очков, и игра у нее не клеилась. Мадлен переживала: вдруг это некая схема, вдруг ей суждено всю жизнь поддаваться мужчинам, которые слабее ее. Как следствие этого, игра в теннис с Олтоном стала для Мадлен таким непомерно важным личным переживанием, что она всякий раз напрягалась, и результаты выходили предсказуемые. Причем Олтон, когда выигрывал, все равно торжествовал, все равно расцветал и подпрыгивал, словно одержал верх лишь благодаря своему умению.

На углу Бенефит-стрит и Уотермен-стрит они перешли улицу, оставив позади белый шпиль Первой баптистской церкви. Там шли приготовления к церемонии — на лужайке устанавливали колонки. Человек в галстуке-бабочке, с виду похожий на замдекана по работе со студентами, нервно курил сигарету и осматривал связку воздушных шариков, привязанную к церковной ограде.

К этому времени Филлида успела поравняться с Мадлен и взяла ее под руку, чтобы одолеть неровную сланцевую плитку, которая вспучилась от корней узловатых платанов, росших вдоль тротуара. В детстве Мадлен считала мать симпатичной, но это было давно. С годами лицо Филлиды отяжелело, щеки начинали обвисать, как у верблюда. Одежда, которую она носила, была консервативна по стилю — так могла бы одеваться филантропка или женщина-посол — и обычно скрывала ее фигуру. Сила Филлиды была в ее волосах. Они были уложены в дорогую прическу — гладкий купол, похожий на раковину эстрады, где дают это давно идущее представление, — ее лицо. Сколько Мадлен себя помнила, Филлида никогда не лезла в карман за словом, правила этикета были ее стихией. В кругу друзей Мадлен любила посмеяться над манерами матери, соблюдающей формальности, но часто ловила себя на том, что, сравнивая ее поведение с поведением других, отдает предпочтение ей.

Сейчас же Филлида смотрела на Мадлен с подобающим данному моменту выражением: там читалось возбуждение, предвкушение блестящей церемонии, искреннее желание задавать умные вопросы всем преподавателям Мадлен, с какими ей только доведется познакомиться, или обмениваться любезностями с другими родителями выпускников. Короче говоря, она была открыта для всех и готова на все, готова была к этим общественным и научным торжествам, и все это лишь усугубляло ощущение Мадлен, что сама она ни к чему подобному не готова — ни сегодня, ни в будущем, никогда.

Как бы то ни было, она устремилась вперед, через Уотермен-стрит, вверх по ступенькам «Карр-хауса», в поисках убежища и кофе.

Кафе только что открылось. Парень за прилавком, в очках как у Элвиса Костелло, промывал аппарат для эспрессо. За столиком у стены девушка с розовыми волосами торчком курила сигарету, ароматизированную гвоздикой, и читала «Невидимые города». Из стоявшей на холодильнике стереосистемы доносилась песня «Отравленная любовь».

Филлида, прижав сумочку к груди, словно для защиты, остановилась, чтобы изучить развешанные по стенам студенческие произведения: шесть картин, на которых были изображены мелкие, запаршивевшие собаки в ошейниках из пластмассовых бутылок.