Ними дрогнет то, что только зарождается, да — Они переступят грань дозволенного и сделают то, что никак нельзя делать.

И поэтому Она говорит: «Да». Очень тихо, но Он всё равно Её слышит, читает движения губ, движения души. Она говорит: «Да», — и тут же замолкает, испугавшись того, что сказала. Мосты полыхнули. Сначала во тьме вспыхнула искра, потом из-за карих глаз она превратилась в огонь, пламя, пожар. Он сжигает за собой всё, абсолютно всё: правила, которым необходимо следовать, какие-то устои, принципы, традиции. К чёрту всё! Пожар поглощает мосты, и запах этой гари безумно, безумно приятен. Он заставляет Её ещё раз сказать: «Да», — и Она соглашается, соглашается, соглашается — даже тогда, когда Его руки уже у застёжек.

Малиновый свет целует Её в спину в тот момент, когда лямки бюстгальтера опускаются на постельное бельё.

И теперь перед художником предстаёт чистый холст, полотно, на котором чувствами можно нарисовать историю, написать её, изобразить, ведь полотно это полностью доверяет своему творцу.

Мужские руки притягиваются к обнажённой женской спине, вновь дотрагиваются до тёплой кожи и продолжают разогревать мышцы. Медленно, плавно, растягивая удовольствие, оттягивая фонтан наслаждения как можно дальше. Вдвоём Они слушают друг друга, не произнося ни слова, и в наступившей тишине чувствуют Они себя…счастливыми. Такие разные, такие непохожие, такие странные… оба Они сейчас рядом друг с другом, и близость каждого из них непомерно греет сердце. Жизнь раскинула Их на тысячи километров, судьба поглумилась, позволив Им родиться в разные времена, Их истории вообще не должно было быть, но тем не менее Они встретились, встретились ещё и…влюбились. Влюбились так, как не влюблялся никто на свете. Они живут в двадцать первом веке, ещё до Их появления о любви рассказали всё что только можно рассказать, но нет, нет, нет, нет… нет… безумие ИХ любви не описывалось ни в одном произведении. О подобной любви не мечтал Шекспир, он даже представить не мог подобную бурю, русские классики создали бы больше шедевров, если б увидели ИХ любовь, прочувствовали её. Художники и режиссёры, когда-либо жившие на этой планете, учёные и скульпторы, творцы, великие, посредственные, забытые и запомнившиеся — все они и подумать не могли, что в мужчине и женщине может родиться ТАКАЯ любовь. Слишком громкая в тиши, слишком тихая в шуме. Бескрайность космоса смешивается с ограниченностью человека, и создаётся нечто новое, прекрасное, непоколебимо сильное. Крепкие отношения вырастают только из почвы, подвергшейся самым ужасным погодным условиям. И всё равно почва остаётся плодородной — именно забота о ней даже в бури помогает взрасти цветкам любви. А Он заботился. Она заботилась. Они оба взращивали в своём саду прекрасные цветы, и не забрасывали его, когда весь он почти покрывался сорняками.

А Её улыбка… Боже, Её улыбка не выходит из головы.

Он слышит хруст хрящей под своими пальцами и только сейчас понимает, что движения Его стали жёстче, менее нежными, более грубыми. И Ей это нравится. Её стоны так же растворяются в бледной темноте, но теперь в их окончаниях есть что-то ещё, какая-то недосказанность, просьба, жажда, требование. Не останавливаться. Продолжать. Ниже. Жёстче. Иногда нежнее. Ниже. И не произносить ни слова. Только дышать, дышать, дышать и делать массаж, приближая и отдаляя взрыв наслаждения.

Ниже.

Жёстче.

И нежнее.

Он переходит к пояснице, не забывая время от времени поглаживать талию.

В Петербурге давно, очень давно наступила ночь. Небо над городом засияло звёздами, которыми наверняка сейчас любуются влюблённые, вышедшие на крыши жилых домов. Но Им звёзды не нужны, нет, им достаточно сияния друг друга, ослепляющего света, в лучах которого хочется утонуть и раствориться. Каждый из Них излучает свет, что лечит другого, а не испепеляет его, как это часто бывает в современном мире. Она видела Его шрамы, Он видел Её. Дотрагивался до них. Видел историю. И влюбился в них — в эти следы на её душе, оставленные другими, порой ужасными людьми. Его влечёт Её тело, Его влечёт Её душа, и ни одна другая, что существовала или будет существовать на Земле, даже рядом не встанет с тем, что в Ней видит Он.

И только Он.

Она произносит Его имя: два слога, четыре буквы, столько любви… На миг Его руки замирают, замирает сердце, замирает всё вокруг. Он слышит, как тяжело Она дышит, но даже эти вдохи и выдохи не мешают Ей повторить Его имя. На последнем слоге голос Её, обычно твёрдый и хорошо поставленный, спотыкается и проваливается в жалобный стон, что сразу доходит до адресата. Цепи сорваны, наконец-то. Необходимость быть нормальным отпала, наконец-то. Нормальность — это грех, нормальность — это ужас, придуманный скучными людьми для скучных людей в скучном мире. Ненормальность — вот в чём нуждается вселенная. И когда мужчина и женщина понимают, что нет смысла скрывать друг от друга безумие, рождается нечто новое.

Прекрасное.

Неповторимое.

Чудесное.

Он произносит вслух Её имя: два слога, четыре буквы, один выдох. Вместе с новым вдохом в Его лёгкие проникает аромат Её пота, но он не противен, нет, даже приятен. Пот выступает в роли масла, геля, смазки, так что массаж становится приятнее, а пальцы скользят легче, ладони дрейфуют по коже, пока мышцы напрягаются и расслабляются, напрягаются и расслабляются, напрягаются и…расслабляются.

Он пропускает ягодицы и переходит к ногам.

Малиновый свет потихоньку превращается в тёмно-бордовый, так что когда Он наклоняется к Её голове, светлые кончики волос кажутся не золотыми, а такими же медными, как у корней. Он склоняется над самым ухом и просит Её позволить Ему снять джинсы. Чтобы сделать массаж. Качественный массаж. Джинсы этому только помешают.

Она молчит, не в силах вымолвить ни слова, ни даже тихого-тихого стона. Призраки здравомыслия ещё бьются в Её сознании, пытаются завладеть им! Но запах гари от пылающих мостов… жар черты, которую Они переступили… безумие, которым Они заполняют друг друга… уже слишком поздно поворачивать назад. Если нырять в омут, то сразу с головой, наплевав на всё остальное, на весь мир, космос, галактику, вселенную, всех нормальных, скучных, посредственных, утомляющих. Безумие не утомляет, оно вдохновляет, и именно под его дуновением в мире появлялись, появляются и будут появляться шедевры, произведения искусства, дотрагивающиеся до самой души. Скука ведёт к смерти, страсть — к жизни. И если в наше время каждый второй непомерно скучен, почему бы не быть таким страстным, чтобы перекрыть собой полмира?

Общество обязывает быть скучным, придумывает правила для скучных, развлечения для скучных и осуждает тех, кто стремится выделиться. Но здесь Они