Дело-то на первый взгляд было простое, но статья по нему предусматривалась серьезная — как-никак покушение на убийство. А началось все неожиданно.

В отделение милиции пришла молодая еще женщина, которая испуганно заявила, что ее близкая подруга вот уже целый год травит мужа — добавляет ему в пищу средство для борьбы с грызунами. Каждый день! Откуда ей это известно, да сама подруга, Антонина Тишина, и сказала. А ей, заявительнице, становиться соучастницей отравления не хочется!

Тишину, миловидную женщину с извиняющейся улыбкой, вызвали для разговора, и она сразу во всем созналась. Выдала яд, подробно рассказала, как и когда подмешивала его в еду. Как это пришло ей в голову? Прочитала в книжке про одну даму из Сицилии, которая еще в XVIII веке, продавала женщинам, которым уже было невмоготу жить с нелюбимыми мужьями, бутылочки с жидкостью без запаха, вкуса и цвета — это был раствор мышьяковой кислоты. Смерть от нее наступала медленно, а симптомы напоминали очень многие болезни, так что уличить отравительниц было трудно. Тишина подумала, что неожиданная смерть ее мужа, сорокалетнего здоровяка, будет выглядеть подозрительно, и решила действовать не спеша — подмешивала в пищу ничтожные доли препарата. Рассчитывала, что со временем яд сделает свое дело.

Что же у них с мужем произошло? Да ничего особенного. Он к ней охладел, перестал видеть желанную женщину, явно завел кого на стороне… Да еще руки стал распускать.

Викентий Владиленович Багринцев, узнав про дело, убедил прокурора города, что в нем надо покопаться посерьезнее. Тут было несколько причин. Во-первых, он одно время сильно увлекся историей отравлений. Вспомнил некую сицилийскую даму, звали ее, кстати, Теоффания ди Адамо, она бежала из Палермо в Неаполь и именно там развернула бурную деятельность по отправке нелюбимых мужей на тот свет. Снадобье свое она готовила предположительно из водного раствора белого мышьяка с добавлением трав. Пяти-шести капель этой самой «аква тофана», «воды Теоффании», хватало, чтобы муж перестал докучать темпераментной неаполитанке.

Именно белому мышьяку в прошлом была уготована особая роль — роль «короля ядов». Им так часто пользовались при разрешении династических споров, что за мышьяком даже закрепилось название «наследственный порошок». Особенно широко его применяли при французском дворе в XIV веке, среди итальянских князей эпохи Ренессанса и в папских кругах того времени — кошмарного времени, когда мало кто из зажиточных людей не боялся умереть от яда. Причем отравители могли чувствовать себя в относительной безопасности. Если их и судили, то лишь на основании косвенных улик, потому что сам мышьяк оставался неуловимым.

Обнаруживать мышьяк научились лишь в середине XIX века, когда химик британского Королевского арсенала Джордж Марш разработал весьма чувствительный способ определения мышьяка, который вошел в учебники по аналитической и судебной химии под названием «Проба Марша». Череда безнаказанных убийств прервалась.

Одной из первых осужденных за отравление стала француженка Мари Лафарг, обвиненная в смерти своего мужа. Жарким сентябрьским днем 1840 года рота солдат окружила здание суда, где рассматривалось ее дело. Отбоя от любопытствующих не было. Процесс длился шестнадцать дней и завершился приговором «Виновна!».

Ну и самая, пожалуй, громкая история с отравлением мышьяком — исследования, позволившие спустя полтора века после смерти Наполеона Бонапарта не только подтвердить версию о его предполагаемом отравлении, но и назвать имя наиболее вероятного убийцы, соотечественника Наполеона — графа Монтоллона. Граф был одним из приближенных императора, который согласился разделить с ним изгнание, и единственным человеком в его окружении, имевшим доступ в винный погреб. Опираясь на данные нейтронно-активационного анализа и кропотливо, по дням изучая развитие болезни Наполеона, описанной в мемуарах его современников, исследователь пришел к выводу, что императора медленно отравляли точно рассчитанными дозами мышьяка…

Все эти истории Багринцев в свое время читал с упоением. Мог ли он представить себе, что сам столкнется с подобным! Что какого-то завхоза из техникума будут травить так же, как самого Наполеона!

Но и это было еще не все. Вторая причина интереса Викентия Владиленовича к делу Тишиной была такой: оно сразу напомнило ему прогремевший в свое время на всю Россию скандальный судебный процесс дореволюционных времен. Газеты тогда просто захлебывались от восторга.

В Петербурге на Таврической улице в доме № 7 проживал молодой человек Константин Берзинг. Был он пылок, горяч и романтически настроен. Ранней весной 1910 года он стал часто встречать у своего дома весьма привлекательную незнакомку. Женщина обычно просто неторопливо прогуливалась, рассеянно глядя по сторонам. В какой-то момент они стали узнавать друг друга. Легкие улыбки, взаимные приветствия вскоре переросли в знакомство и легкий флирт, потому что была весна, а они были молоды и одиноки. Правда, прелестная барышня оказалась женой довольно крупного чиновника Главного казначейства по фамилии Ивашкевич, но что из того!?.. Уже скоро Людмила, так звали незнакомку, пожаловалась Берзингу на тоску и одиночество, на старого мужа, от которого у нее было двое детей, на незадавшуюся жизнь, на приступы отчаяния…

Берзинг как мог утешал ее, говорил, что все еще можно исправить, что можно устроить так, чтобы все было иначе, что они придумают, потому что любят друг друга. И разумеется, их отношения перешли в бурный роман. Страстные встречи и пылкие объятия заканчивались горькими слезами Людмилы — опять возвращаться в ненавистный дом, к этому ужасному старику, который считает ее своей собственностью! Берзинг сжимал кулаки. Он окончательно потерял голову. Кто из них предложил избавиться наконец от этого страшного ненавистного старикана, сказать трудно. Все как бы решилось само собой. Проще всего — отравить. Но где взять надежный яд? И тут же Берзинг вспомнил, что у него в Парголове есть один знакомый фельдшер. Фамилия его была Семенов. Они уже, правда, давно не виделись, но он не откажет, поможет достать яд.

Берзинг отправился в Парголово, явился к Семенову и сразу поведал о некой прекрасной, но несчастной даме, которую жестоко угнетает старый муж. Несчастная дошла в своих страданиях до того, что готова наложить на себя руки. Берзинг заявил опешившему от неожиданности фельдшеру, что помочь несчастной он считает своей «нравственной обязанностью», а потому просит Семенова достать ему яду, чтобы отравить мучителя несчастной женщины. Чтобы просьба звучала убедительнее, пообещал заплатить за яд хорошие деньги.

Обескураженный фельдшер сначала долго отговаривал Берзинга от нелепой затеи, но потом, зная его пылкий характер, согласился. Но давать яд для заведомого убийства благоразумный Семенов не собирался, поэтому взял два сорта обычного зубного порошка, смешал их и вручил Берзингу, сказав, что это «первосортная» отрава. Любовники, прежде чем отравить мужа, решили испытать действие «яда» на кошке. К их разочарованию, кошка, выпив молока с зубным порошком, помирать не собиралась.

Берзинг снова отправился к Семенову и стал требовать у него другой яд, причем такой, чтобы отравление им выглядело как тяжелая болезнь. Например, какой-нибудь токсин — холерный или тифозный. Фельдшер Семенов сразу понял, что Берзинг начитался газет, которые в те дни расписывали недавнюю ужасную историю, когда некий доктор-шарлатан отравил подобным препаратом князя Бутурлина. Чтобы избавиться от разгоряченного Берзинга, который сопровождал свои просьбы уже и угрозами, Семенов вручил ему самую обыкновенную настойку йода, распрощался, а сам поспешил в полицию.