у него дома, рассказывали, что все стены в его комнате с полу до потолка завешаны детскими рисунками.

А Вася здорово рисовал. Просто здорово.

— Да ведь я самый-самый-самый… — пробормотал Вася и махнул рукой. Не до того сейчас.

Вася Вертушинкин быстро перерыл все свои рисунки.

Вот этот, пожалуй, самый удачный.

Кот.

Отличный котище. Хвост трубой, глаза зелёные, лукавые, а сам полосатый.

Только вот беда: одно ухо он нарисовал больше другого, наполовину стёр резинкой, не докончил, да так и бросил. Может, рисовать надоело, а может, ребята со двора позвали. И вот ещё: одна полоска на спине смазана. Он тогда воду из стакана пролил прямо на рисунок.

Ну, да сейчас не до того. Нет у него времени, чтобы всякие уши дорисовывать и полоски подправлять. И так сойдёт.

Вася Вертушинкин схватил рисунок и бегом бросился вниз по лестнице.

Глава 2

Волшебник дядя Алеша. И главное:

ТАИНСТВЕННЫЙ ТЕРМОС

Но не только Вася Вертушинкин был в этот день в плохом настроении.

Да-да, взрослые тоже иногда огорчаются. В их жизни, как это ни странно, тоже бывают всякие сложности, неприятности и непредвиденные осложнения. Хотя, по-моему, большинство ребят считают, что у взрослых всегда всё в порядке. На то они и взрослые.

А случилось вот что. Алексей Секретович накануне вечером позвонил по телефону своему другу директору зоопарка Владимиру Владимировичу. Он хотел, как обычно, поговорить с ним, расспросить, что новенького.

Разговор, однако, получился самый огорчительный, можно даже сказать — обидный для болезненно самолюбивого волшебника Алёши.

— Завтра, завтра. В крайнем случае послезавтра, — сняв трубку, счастливым, усталым голосом сказал Владимир Владимирович. Он даже не спросил, кто с ним разговаривает.

— Ты о чём, Володя? — удивился Алексей Секретович.

— А, это ты, Алёшка! — радостно воскликнул Владимир Владимирович. — Всё колдуешь, ворожишь, гадаешь на кофейной гуще? Волшебством-баловством занимаешься? И не надоело тебе? А у меня, брат, радость. Зоопарк открывается. Завтра. В крайнем случае послезавтра. Как давно я об этом мечтал, ты же знаешь!

Волшебник Алёша промолчал.

— А какие звери! — восторженно продолжал Владимир Владимирович, не обращая внимания на затянувшееся молчание своего друга. — Не мыши какие-нибудь. Ты ведь знаешь: мыши с детства терпеть не могут меня. То есть я хочу сказать, я с детства терпеть не могу мышей, просто не переношу их. Ну, ты понимаешь. Ах, если бы ты только увидал моего слона! Уверяю тебя, ты бы просто умер от восторга! Только что из Африки, можно сказать, ещё тёпленький… А крокодил! Зелёный, как огурчик… А лев! Что за грива! Чудо, роскошь! Что-то в ней такое буйное, дикое, первозданное. Именно о такой работе я мечтал, о настоящей, живой в полном смысле этого слова! Понимаешь?

Волшебник Алёша ничего не ответил. Он молча положил трубку на рычаг, так осторожно, словно она была стеклянной.

Его друг Владимир Владимирович всегда слегка подсмеивался над его профессией. Но так откровенно, так грубо… Как он мог?.. Неужели он не чувствовал, что каждое его слово ранит волшебника Алёшу, вонзается в него, как острейший кинжал?

Волшебник Алёша долго сидел в кресле ссутулившись, уставившись в одну точку. Настольная лампа мягко освещала детские рисунки на стене. Елки, похожие на зелёные юбочки. Девочку с тремя голубыми глазами.

Потом со вздохом поднялся и достал с полки большой старый, кое-где поцарапанный термос.

Волшебник Алёша обтёр с него пыль рукавом, привычной скороговоркой пробормотал заклинание:

Джинн, яви свою мне верность

И покинь сейчас же термос!..

Он отвинтил пластмассовую крышку, вытащил толстую пробку…

Послышался нарастающий гул, свист и грохот, словно электричка на полной скорости вылетела из туннеля.

Разбрасывая колючие хвостатые искры, из горлышка термоса вырвалась тонкая струйка дыма. Разрастаясь, она поднялась до потолка, сгустилась, темнея, и превратилась в огромного джинна в полосатой чалме.

Настольная лампа испуганно мигнула и погасла. Померк светлый экран телевизора.

Комната погрузилась в темноту. Но джинна без труда можно было разглядеть и в кромешной тьме. Глаза его жгли и светились, как раскалённые угли. Казалось, стены комнаты раздвинулись, а потолок выгнулся дугой под напором его тяжёлой головы и грузных, узловатых плеч.

— Что прикажешь, о повелитель? — громоподобно во просил джинн.

В буфете тонкими птичьими голосами заговорили рюмки на высоких ножках.

— Опять из-за тебя пробки вылетели, электричество погасло! — с досадой пробормотал волшебник Алёша. — Ну что ты, честное слово, не можешь нормально появиться из термоса?

Джинн виновато склонил могучую голову, и полосатая чалма съехала ему на нос.

Волшебник Алёша принёс из кухни табурет и, негромко ворча, что с джиннами лучше не связываться, такой уж это беспокойный народ, принялся чинить пробки.

Этого джинна лет пять назад подарил Алексею Секретовичу его старый учитель, волшебник Николай Спиридонович. Он долгие годы вёл волшебный кружок при домоуправлении. Показывал жильцам всякие чудеса. Превращал почтовые ящики и дверные ручки в букеты цветов. Короткое заклинание — и хозяева квартиры вместо электрического звонка видели вертлявого воробья, который чирикал на всю лестницу, а если надавить ему на хвост, вежливо спрашивал: «Разрешите войти, кто дома?»

Но под старость Николай Спиридонович вдруг увлёкся радиотехникой и совсем забросил волшебство.

Вот тогда-то он и уговорил, прямо-таки, можно сказать, умолил волшебника Алёшу забрать джинна к себе.

Джинн в то время проживал не в термосе, а, как и подобает обыкновенному джинну, в древнем медном кувшине, позеленевшем от времени и покрытом таинственными знаками и письменами.

Николай Спиридонович совсем забросил бедного джинна. Так, откроет иногда кувшин, чтобы проветрить. Нет того, чтобы поговорить по душам, дать какую-нибудь работёнку, послать за тридевять земель…

Несчастный джинн от безделья и скуки так извертелся, что локтями и коленками протёр почти до дыр прочный медный кувшин.

С утра до вечера он так стенал и скорбно рыдал в своём кувшине, что бедный Николай Спиридонович всё ронял, путал и толком не мог собрать ни один радиоприёмник.

Волшебник Алёша пожалел их обоих и забрал джинна к себе.

Нужно было подыскать джинну какое-нибудь новое обиталище: медный кувшин от ветхости чуть ли не светился насквозь.

Волшебник Алёша долго бродил по магазинам. Задумчиво вертел он в руках хрустальные вазы, фарфоровые чайники и расписные глиняные кувшины.

В конце концов джинн сам облюбовал для себя голубой термос, стоявший на полке у волшебника Алёши.

— Уж до того гладенький! — умилился джинн,